«И личный мой опыт, и наблюдения над богомольцами, — притом самыми простыми, а не богословами, — много раз свидетельствовали, что смысл и дух праздников открываются нашему сердцу непосредственно, а не через размышления о них. И давно я пришёл к выводу, что эти откровения даруются Духом Божиим каждому верующему; а уже потом все мы можем осмысливать их умом», — написал митрополит Вениамин (Федченков) в книге «Светлое Христово Воскресение».
И сделал ещё одно важное наблюдение: глубже всего раскрывается смысл праздников в богослужебных песнопениях.
АНГЕЛЬСКОЕ ДЕТСТВО
«Все мы, христиане, знаем, что на Пасху переживается нами исключительная радость, необычайное веселие духа. И Церковь в своих песнопениях пасхальных с необыкновенною силою внушает нам эти светлые чувства, —открывал митрополит Вениамин. — Об этом свидетельствует вся пасхальная служба: «Небеса убо достойно да веселятся, земля же да радуется, да празднует же мир видимый же весь и невидимый: Христос бо воста, веселие вечное».
Владыка писал эту книгу в конце жизни. Поэтому в ней звучат особые нотки. Подводились итоги долгого пути: «Об этом «веселии» хочется написать на этот раз. Но не в форме богословских рассуждений, а в виде воспоминаний из прошлого и пережитых настроений и мыслей на Пасху».
Митрополит Вениамин вспоминал: «Вот — детство. Боже, как мы ждали этот день! Да можно сказать, что и весь пост был лишь подготовкой и ожиданием Пасхи. Так и Церковь на протяжении всех великопостных богослужений помнит и готовит нас к этому «неизреченному дню». Но мы, дети, не зная богослужения, с каким-то чувством таинственным ждали этого единственного дня. Говорили ли нам родители о нём? Но они не знали смысла богослужений. Видимо, сама Божия благодать учила их, а они — нас».
Воспоминания детства часто отзываются в душе удивительной чистотой и определяют наш путь. У митрополита Вениамина было именно так: «Накануне «светлого дня» в нашем бедном домике в одну комнату, разделённую невысокой перегородкой от «кухни», точнее — от печки, было чисто и убрано. И всё было исполнено ожиданием чудесной тайны какой-то. Пасха — это грядущая красота, которая вот-вот сейчас и явится. И ещё ребёнком я почему-то знал, что эта красота откроется только в храме».
Он ждал, когда же наконец родители возьмут его с собой ночью на Пасхальную службу. В пять-шесть лет это сбылось.
«На Пегашке ночью мы всей семьёй, кроме меньших детей, поехали в церковь. Первая моя Пасха. Я не могу рассказать, почему, но эта служба была для меня сплошным, непрерывным, ярким торжеством». «…некое внутреннее играние веселило меня. Чудное дело». «Свечи в руках. Зажжённая люстра посреди храма. Пение весёлое. Разодетые люди. Пальба из каких-то старинных пушек, хранившихся у «барина». «Христосование», так называлось целование на Пасхальной заутрене. Красные яйца. Кругом храма бочки со смолою и пылающие плошки. Потом освящение куличей и пасох вместе с крашеными яйцами; всё это было расставлено вокруг всего храма в чистых белых платках, с воткнутой в кулич копеечной свечкой».
Детские впечатления будущего владыки светом приходят к нам из далёкого прошлого, от старого сельского храма. А ребёнок открывал мир и главное в нём — Христово воскресение: «Начиналась уже розовая заря, тихая-тихая: точно вся природа прислушивалась к тайне радостной Пасхи». Он чувствовал: «весь воздух в храме был наполнен, насыщен, пронизан духом радости, необъяснимой для ума».
Лошадь Пегашка везла их домой. Под колёсами хрустели весенние льдинки. Дома коротко разговелись: «Душа был пресыщена радостью в церкви, а тело, утомлённое необычайным напряжением чувства, а также и бессонницей, тянулось на кроватку. И я засыпал блаженным сном. Ангельское детство».
В ДУХОВНОЙ АКАДЕМИИ
«Студенческие годы в Петербургской духовной академии. То же радостное богослужение», — вспоминал владыка.
Но здесь, во взрослом мире, начались серьёзные искушения: «После службы — богатейшие «разговины» в столовой, до небывалого угощения винами, на счёт «казны». Это была первая моя Пасха в академии. Увы, многие перепились. Начали петь светские песни. И всем этим отравилась чистая, небесная пасхальная радость: душа затосковала, точно потерявши благодатную радость воскресения. И вспоминаются слова царя Давида после потерянной им радости через грех: «воздаждь ми радость спасения…» — плачет он перед Господом, то есть — возврати её мне».
Больше он на общие «разговины» не ходил. Вместе с некоторыми студентами скромно разговлялся у инспектора академии. И сделал вывод для себя и для нас: «подобные искушения перехода от духовной пасхальной радости к чисто плотским увлечениям постоянно грозят нам и теперь. Где свет, там и тени. Где Бог, там жди и искушений от врага. И тогда гибнет «веселие вечное», непреходящее, Божие, истинно пасхальное».
В АРХИЕРЕЯХ
Автор книги стал епископом и наставником в кадетском корпусе, где училось несколько сот юношей. «И вот хорошо помню, как после святого Причастия в мою комнату пришли два взрослых кадета, лет по шестнадцать, семнадцать. Высокие, красивые, но тихие, мирные, ласковые. Я попросил их присесть и спросил:
— Что вы пришли ко мне?
— Так, — ответил один из них по-детски просто.
— Как вы чувствуете себя? — спрашиваю.
— Хорошо-о, — сказал другой.
А первый добавил в раздумье:
— Как под Пасху.
Я хорошо запомнил эти слова: «Как под Пасху». Есть действительно разница в чувствах под Пасху и на самую Пасху в степени радости: под Пасху она тихая, успокаивающая. И суббота под Пасху есть день духовного «покоя», образ будущего блаженного «вечного покоя». Я молчал и слушал этих причастников с радостью.
— И подумать только, — сказал один, — это дал Господь только за одно покаяние.
Я удивился, но молчал. И они молчали. И казалось мне, что это не кадеты у меня, а ангелы Божии».
ЛАЗАРЕВА СУББОТА
О Пасхе владыка в книге начал говорить издалека — с Великого поста. В Лазареву субботу он уже чувствовал: «Ещё на земле ночь, но уже начало бледнеть предутреннее небо. Сила тьмы где-то уже побеждена, надломлена сила зла. Царство адово изнемогает. И сердце наполняется тихим умилением, тайной надеждой на полное торжество света… Узлы мировые ещё запутаны, но уже найден конец нити… скоро всё распутается совершенно. Мир освободится. Суббота Лазаря есть скрытое воскресение Христа. Поэтому богослужение страстной недели печаталось в старых книгах не в постной уже Триоди, а в цветной — вместе с Пасхой».
Как интересно! Идёт Страстная Седмица, а книги — уже пасхальные.
Христос воскресил Своего друга Лазаря через четыре дня после его смерти. Митрополит Вениамин обратил внимание: накануне на службе читается притча Спасителя о Лазаре. Зачем?
«Очень ясно, — отвечал владыка Вениамин. — Богач из ада просит Авраама послать Лазаря к братьям своим, чтобы те уверовали. Авраам ответил:
— Они имеют Моисея и пророков; пусть слушают их.
— Не слушают они Моисея, — отвечает богач, — а если кто из мёртвых воскреснет, — поверят.
— Нет! Если Моисея не слушают, то всё равно: если кто и из мёртвых воскреснет, не поверят.
Так и сбылось. И Господь знал это заранее; а потому давно назвал приточного (притчевого) нищего именем Своего друга Лазаря, которого имел воскресить впоследствии».
После воскрешения Лазаря иудеи окончательно решили убить Христа. Зло развивалось. Праздник Входа Господня в Иерусалим превратился для Спасителя — «в предсмертное ожидание казни».
Дальше — напряжённые дни Страстной Седмицы.
ЖЕРТВА
Люди отпали от Бога, нарушили Божию заповедь. За их грех была проклята земля. Кто мог спасти человечество, вернуть ему вечную жизнь?
Митрополит Вениамин просто и ясно отвечал: «Человек сам по себе этого сделать не мог, по своему бессилию и по насилию дьявола. Ничто тварное, — например, ангелы, — так же не в силах были спасти человека: да и как они могли бы изменить Божественное определение?
Для этого нужен был Сам Бог… Господь Иисус Христос «умилостивил Бога». Взял на Себя эту вину людей, сделавшись Человеком; и принёс Себя в жертву Отцу».
Осторожно и благоговейно подходил митрополит Вениамин к объяснению жертвы Спасителя: «Конечно, это тайна жизни Божественной Троицы. И человеческий ум не способен вполне объять её».
Это звучит утешительно и с предостережением: перед тайной надо остановиться. Но твёрдо знать: «именно ради этой жертвы и была снята с нас клятва, возвращено благословение Отчее, дано избавление от дьявола; ниспослан Дух Святой; вновь приняты мы в Царство Христово, опять сделались чадами Божиими, — и даже мы получили благодать на благодать, то есть получили больше прежнего райского состояния, — как говорится в Евангелии на (пасхальной) литургии (Ин. 1, 12, 16)».
ПАСХАЛЬНАЯ РАДОСТЬ
«Первое и самое сильное чувство, переживаемое нами на Пасху, это радость… И радость исключительно сильная. Неповторимая во весь остальной год», — писал митрополит Вениамин. — «А уж если искать какого-либо источника радости, то она сосредоточивается на двух словах:
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!»
Владыку удивляли неповторимые особенности главного праздника православных христиан: «Если мы обратимся к службе, то сразу обратим внимание на самое начало пасхальной службы… Двинулись… Движение… Пошли… Идут крестным ходом. Разве же это не странно? Что это такое?» — спрашивал митрополит Вениамин. И тут же отвечал: «Когда человек в радости, ему не «стоится». В нём сильно бьётся жизнь и требует исхода».
Крестный ход закончен: «Обошли — стали перед дверями храма… Воцаряется необычайнейшая, единственная торжественнейшая тишина. Это — совсем не субботняя тишина покоя. Это — звучащая тишина… Напряжённое временное затишье… Покадили… Слышны погремушки кадила… И вдруг — «СЛАВА СВЯТЕЙ… ТРОИЦЕ…»
Вы чувствуете, что в вас всё задрожало в душе… Все жилочки затрепетали…
И запели: «Христос воскресе…»
Распахиваются церковные двери. «А в храме уж все свечи, люстры, подсвечники, лампады горят «вовсю»… Радуется церковь… Самые стены радуются… Огни мерцают не как всегда, а весело». «Свет воссиял от блистающего Христа воскресшего… И всё озарил «блистанием воскресения»… «И затем это же весёлое движение продолжается всю службу…» «А чаще всего повторяется пасхальный тропарь: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…»
Владыка знал, чувствовал: «Тою же радостию объясняется, что на Пасху ничего не читается… на утрене, — лишь слово Иоанна Златоуста, конечно, читается, а всё поётся… И понятно… От радости поётся».
Пение звучит победно: «Узрим… Христа блистающася… победную поющее». В нём владыка слышал то же самое радостное пасхальное движение. Вспоминал: «Я сам видел, — когда регентовал, — как при таком пении державший мне книгу мальчик-певчий стал подскакивать, не замечая того…»
Митрополит Вениамин очень ценил церковные обряды. Писал: «Сущность слова «обряд» заключается в красивой форме… Непременно красивой, соответствующей сущности дела».
Владыка подчёркивал: важно хранить обряды — «храмы, иконы, чины, устав, кресты, посты, звон, облачения и т. д. И где обряды хранятся, — там ещё есть корень; пропали обряды, пропадает и вера…»
И предупреждал: «Пасха — только намёк; а «истое», подлинное, по-настоящему мы лишь просим подать «нам… причащатися в невечернем дни Царствия» Христова».
ЭТО БУДЕТ С НАМИ
«…воскресение Христа уверяет нас и в бессмертии нашем, и в существовании другого мира», — подчёркивал владыка. — «…воскресением восстановлена и даже улучшена первобытная и блаженная природа человека, потерянная им в раю после грехопадения»; «воскресением Христовым введен в рай человек». «Вот мы и радуемся не только победе Христа над смертью, но и нашему бессмертию с Ним».
Автор книги отмечал: «Христово тело теперь изменилось, — то есть совершенно преобразилось, сделавшись из тленного нетленным: оно вышло из гроба» — причём запечатанного, закрытого тяжёлым камнем, проходило через закрытые двери. Христос то являлся людям, то внезапно исчезал.
Так же, объяснял владыка, изменится и человеческая природа, когда мы воскреснем по примеру Христа и во Христе. «Но этим не ограничится обновление и воссоздание мира: за человеком обновится вся природа, вся тварь».
ВАЖНЫЙ И НУЖНЫЙ ИТОГ
«Церковь бывает Церковью больше всего на Пасху, — считал автор книги. — Закон Церкви — единство рода человеческого как цель, поставленная ему Богом при создании, а потом восстановленная воскресением Христа. И любовь друг ко другу, этот непреложный закон единства Церкви, без коего и нет Церкви, осуществляется на Пасху.
И становится понятным, почему в этот день в церковь спешат даже те люди, которые весь год не посещают храма: «веселие вечное» открывается и им».
Митрополит Вениамин спрашивал: «…можно ли быть глубже и благоразумнее Церкви?» Нет, нельзя. Он восклицал: «Какая мудрая Церковь!» За долгую и очень трудную жизнь владыка убедился в этом и передал нам свою мудрость.
Митрополит Вениамин вспоминал Пасху своего детства. Писал о ней в такое время, когда в Советском Союзе запрещено было открыто отмечать церковные праздники. Как же дороги нам теперь нарисованные им картины прежней России! Представьте себе:
«А на колокольне всё кто-то звонит… бестолково… Но зато «во вся тяжкая»… И Бог с ними. Лишь бы радовались. Ныне всё можно… Всё радуется…
И несётся по весям, полям, лугам и лесам матушки Руси Святой — пасхальная радость:
ХРИСТОС ВОСКРЕС!
И вторят жаворонки в небе, вперебой с колоколами своими нежными колокольчиками-горлышками:
ХРИСТОС ВОСКРЕС!
А под ними среди полей далеко виднеются христоносцы (люди с иконами), идущие в деревню Осиновку, и тоже поют:
ХРИСТОС ВОСКРЕС!
И ширится повсюду — весёлая благодать Пасхи. Христос воскрес! Русь родная! Христос есть сладчайшая Радость твоя! Христос же воскрес?
Слушаю… ответ… Воистину воскрес!»
Наталия ГОЛДОВСКАЯ