Рассказы
ДОРОЖНЫЕ СВЯТЦЫ
На обратном пути привернули в Лавру, и нас встретили так тепло, что пришлось ночевать. Грузовик загнали во двор. Сходили к Преподобному, показали водителю храмы, богослужение, и он, почти не выбиравшийся из лесной глуши, был потрясен до такой степени, что совсем перестал разговаривать.
Уезжали рано, поскольку дорога предстояла долгая, и уезжали с попутчиком: нам подсадили старика, который кем-то кому-то приходился, жил при каком-то южном монастыре, а теперь пустился в паломничество, желая лицезреть земли Северной Фиваиды.
- Но мы без остановок, без экскурсий, заезжать никуда не будем – к вечеру надо домой попасть.
- А ему и так хорошо, ему везде свято место.
- Куда, - спрашиваю, - старика потом девать-то?
- Не волнуйтесь: мы договоримся, кто-нибудь его у вас перехватит.
«Ну в крайнем случае, - думаю, - возьму к себе на приход – будет мне какой-никакой помощник».
Залезает он в кабину, а на ногах, смотрю, валеночки…
- Да как же, - интересуюсь, - он летом в валенках ходит - стопчутся ведь?
- А старчик, - говорят, - почти и не ходит - ноги у него сильно болят.
Ладно. Захлопнул дверь.
- Как, - спрашиваю, - зовут?
Он только улыбается. Стало быть, еще и не слышит. Кричу:
- Как вас зовут?
- Отец Симеон… Да, отец Симеон… Семён, короче.
- Так ты монах?
- Монах, монах… Пострижен давно… еще тайно, тогда нельзя было, я ведь инженером работал, это я теперь вот в подряснике…
Тут водитель впервые со вчерашнего вечера заговорил. Он сказал, что машина легкая и словно летит, а вот когда в Москву ехали с грузом досок, она была тяжелая и не летела… Доски эти, предназначенные для чьей-то дачи, выручили меня: я воспользовался оказией, чтобы захватить из Москвы книги и кое-какие вещи – все это тряслось теперь в кузове. А главное – лаврская братия снабдила меня алюминиевыми нательными крестиками: крестить приходилось до ста человек ежемесячно.
Отец Симеон тем временем начал что-то тихонечко напевать. Мы – свое, а он поет все громче, громче, и слышу я – это молебен преподобному Сергию Радонежскому. Присоединился, отслужили молебен. Без Евангелия, правда, потому что хоть и могли по памяти преподобническое прочитать, но в кабине не встанешь, а сидя, известное дело, неблагоговейно, а потому и непозволительно…
А старик дальше: тропари Никону, Михею и прочим Радонежским святым. Пел он так почти до Переславля Залесского. Ненадолго притих, а в Переславле возобновился с другими угодниками Божиими. Пропели еще молебен святому благоверному князю Александру Невскому, который был крещен в этом славном селении. Дальше указатель: «До Ростова столько-то километров». Стали поминать Ростовских святых: «Святителю отче Димитрие, моли Бога о нас», «Святителю отче Арсение, моли Бога о нас»… Многих вспомнили. Поворот на Борисоглебское. Тут, понятное дело, помолились князьям-страстотерпцам и, конечно, преподобному Иринарху.
Засим – Ярославль с Ярославом Мудрым. Причем, в эту пору почитание знаменитого князя еще не было восстановлено, однако отец Симеон сообщил, что Ярослав Мудрый в синодальный период по какой-то несправедливости из месяцеслова выпал, но остался в Киевском патерике и в службе Торжества Православия, а потому непременно вернется в святцы. Через несколько лет именно так все и свершилось.
Вспомнили еще нескольких Ярославских святых, а потом пошло-поехало: то знак «река Обнора» - и все Обнорские, то «река Нурома» - и Нуромские, а заодно Комельские, Спасо-Каменские, Сянжемские… На всякий дорожный указатель у отца Симеона тропари, кондаки, величания, молитвы, а иной раз и молебны. Вологду прошли в песнопениях непрестанных и полногласных и завершили славлением преподобного Димитрия Прилуцкого.
Потом был небольшой перерыв. Водитель прошептал: «Ну, вы даете», - и более не вымолвил ни слова. Недолго мы ехали в тишине: у поворота на Тотьму начали вспоминать Тотемских святых и вспоминали, пока город не остался далеко позади. У села Маркуша спели преподобному Агапиту и, наконец, затихли. Я сказал, что следующим будет Христа ради юродивый Прокопий Устьянский, но до реки Устьи мы сегодня не доберемся.
А отец Симеон хотел помолиться еще Белозерским, Кирилловским, Череповецким – целому сонму святых: «Потому что у нас, куда ни стань, везде свято место – земля такая».
Завернули в районный центр, и пока я ходил в магазин за продуктами, старый монах успел в валеночках своих дойти до почты и позвонить монастырским братиям, «чтобы обозначиться». Ночевали у меня в деревне.
Недолго, однако, радовался я своему диковинному постояльцу: утром примчался батюшка из соседней епархии, забрал отца Симеона, и отправились они далее по святой земле страдающего Отечества.
А водитель грузовика, встречая меня, всякий раз таинственно повторял:
- Все-таки мы тогда как-то странно ехали – машина летела, словно даже не касалась асфальта.
ПРЕМИЯ
От Сретенских ворот до Хорошевки путь неблизкий – шагай да шагай через ночь. На Рождественском бульваре Сашку догоняет поливалка: он прижимается к стене дома, чтобы не окатило водой, но машина сбавляет ход, а потом и вовсе останавливается. Дотянувшись до правой двери, водитель открывает ее и, почти лежа на сиденье, спрашивает:
- Далеко?
- Далеко, - машет рукою Сашка.
- Залезай, до Пушкинской могу довести, - и, когда Сашка садится, объясняет: - Мне там разворачиваться в обратную сторону.
Машина трогается, вода бьет по асфальту и, ударяясь в бордюр, взмывает кверху. На бульварах ни машин, ни пешеходов – ночь…
- Провожал? – спрашивает водитель – человек немолодой и, похоже, приветливый.
- Провожал.
- Поцеловать-то позволила?
- Позволила, - улыбается Сашка.
- Дело хорошее, - признает водитель. – Ну а так… еще чего-нибудь перепало?
- Да нет вроде бы…
- Совсем ничего?.. Ну хоть по мелочи – приобнять там… и все такое…
- Если только по мелочи...
- Уже неплохо, - оценивает водитель и вздыхает.
На Пушкинской они расстаются. Но Сашка недолго бредет пешком: его подбирает продуктовый автофургон. За лобовым стеклом портрет Гагарина, недавно слетавшего в космос.
- Ты ходил встречать Гагарина? – спрашивает водитель.
- Ходил, - отвечает Сашка.
- Здорово было!
- Здорово! – соглашается Сашка.
Доезжают до Белорусского. Дальше – по шпалам в сторону «Беговой».
Несколько окон депо освещены, над ними вывеска «Столовая». Сашка вспоминает, что голоден и что у него сохранился рубль монеткой. Вечером он водил Аленку в кафе, заказал два бокала шампанского, два мороженых и два кофе – на все, как и предполагалось, ушло три рубля, а четвертый – резервный – остался. Он жалеет, что вспомнил про денежку поздно, ведь за рубль можно было доехать от Белорусского на такси, а теперь – далеко ушел, не возвращаться же.
В столовой почти никого нет: лишь у окна сидят двое в форме железнодорожников: старый и молодой. Сашка подходит к кассе и протягивает монету:
- Чего-нибудь…
Ему дают тарелку пельменей, компот и сорок копеек сдачи:
- Первого пока нет: щи кончились, борщ еще не сварился. Если не хватит – подойдешь, я тебе на сорок копеек пельменей добавлю.
Сашка ест и все пытается сообразить: хватит ему или не хватит, но мысли разлетаются и никак не удается сосредоточиться.
- Семеныч, - обращается кассирша к старшему, - гляди, как у парнишки глаза горят.
- Молодой, - отвечает железнодорожник, - вот и горят.
- Помощник твой тоже молодой, а не горят.
- Когда премию получаем, и у него горят.
- А у этого не от премии – я разбираюсь. Ты со свидания что ли? – обращается она к Сашке.
Сашка молча кивает и поднимается – боится, что сейчас начнут спрашивать про поцелуи и все прочее.
- А это и есть самая лучшая премия, – смеется старший, - тебе, парень, куда?
- На Хорошевку.
- Можем добросить до «Беговой», но отправление, - посмотрел на часы, - минут через тридцать.
- Спасибо, я за это время дойду.
На Хорошевском шоссе ни машин, ни пешеходов – ночь… Пролетел с воем тяжелый панелевоз первого автокомбината – откуда-то издалека домой возвращается, и снова тишина.
Сашка осторожненько отпирает дверь, бесшумно входит, и тут же у матери в комнате зажигается свет – она не спит. И начинается: «шляешься по ночам», «наверное, выпил», «еда в холодильнике».
- Я премию получил, - говорит Сашка.
- Какую еще премию? Где ты мог ее получить?
- У Сретенских ворот, мам, у Сретенских, - он падает на кровать и мгновенно засыпает крепким сном счастливого человека.
Священник Ярослав ШИПОВ
Рис. Татьяны ЮШМАНОВОЙ