Откровения

ХРИСТИАНСТВО – ЭТО ТРУДНО

Ушла из этой жизни Наталия Трауберг — выдающийся переводчик с английского, французского, испанского, португальского, итальянского языков. Это она открыла русскому читателю Гилберта Честертона, Клайва Стейплза Льюиса.
Сегодня мы продолжаем печатать одно из последних интервью Наталии Леонидовны. Ей был задан такой вопрос:
— Обычно всеми цитируется: «Не делай другим того, чего не хочешь себе».


— Да, любовь для всякого хорошего человека означает это золотое правило, ответила она. - Вполне резонное: не делай того-то – и спасешься. Это ветхозаветная матрица, которую взяло потом мусульманство.
А любовь христианская — это душераздирающая жалость. Человек может тебе вообще не нравиться. Он может быть тебе абсолютно противен. Но ты понимаешь, что, кроме Бога, у него, как и у тебя, защиты нет. Часто ли мы видим даже в нашей церковной среде такую жалость?
К сожалению, даже эта среда у нас пока еще чаще всего неприятная. Даже само слово «любовь» в ней уже скомпрометировано. О чем у нас чаще всего спрашивают? О том, можно ли держать собак в доме, где иконы висят. Ну, и одна из главных тем — пост. Какие-то страннейшие языческие штуки. Помню, когда только начинала вести передачу на маленьком церковном радиоканале, задали мне вопрос: «Скажите, пожалуйста, очень ли большой грех, если я до звезды на Сочельник поем?» Я чуть не расплакалась тогда в эфире и два часа говорила о том, о чем мы сейчас с вами разговариваем.
— И как же быть?
— Когда у нас так долго не было понятия греха, а потом за грех стали принимать что угодно, кроме себялюбия, «умения жить», своеволия, уверенности в своей праведности и настырности, - надо все начинать заново.
Многим приходилось начинать заново. И кто имеет уши слышать, да слышит. Вот, например, блаженный Августин, великий святой. Он был умен, известен, у него была замечательная карьера, если мерить нашими понятиями. Но ему стало трудно жить, что очень типично.
— Что значит: Августину стало трудно жить?
— Это когда начинаешь осознавать: что-то не так. Сейчас люди снимают подобное ощущение тем, что идут в красивую церковь и слушают красивое пение. Правда, потом они чаще всего начинают все это ненавидеть или становятся ханжами, так и не услышав, что сказал Христос.
Но с Августином было не так. К нему пришел один приятель и говорит: «Вот смотри, Августин, мы с тобой хоть и ученые, а живем, как два дурака. Ищем мудрости, и все не там». Августин очень разволновался и выбежал в сад. И услышал откуда-то: «Возьми, прочти!» Кажется, это мальчик на улице кому-то кричал. А Августин услышал, что это к нему. Вбежал в комнату и открыл Евангелие. И попал на послание Павла, на слова: «Облекитесь в Господа Иисуса Христа и попечения о плоти не превращайте в похоти».
Простые фразы: отвергнись себя и возьми крест, и заботы о себе не превращай в свои идиотские желания, и пойми, что для христианина не имеет никакого значения самый главный мирской закон на свете — делать то, что хочется моей голове или не знаю чему там еще. Эти слова полностью изменили Августина.
— Вроде бы все просто. Но почему человеку так редко удается отвергнуться себя?
— Христианство на самом деле очень неудобно. Ну, скажем, попустили кому-то быть начальником. Сколько ему нужно мудрости! Сколько надо доброты! Он о каждом должен думать, как о себе, а в идеале — как Христос о людях. Должен ставить себя на место каждого, кто под ним ходит, и печься о нем.
Или вот, помню, спрашивали, почему, когда у меня была такая возможность, я не эмигрировала. Я отвечала: «Потому что этим убила бы родителей. Они бы не решились уехать и остались здесь, старые, больные и одинокие».
И подобный выбор у нас на каждом шагу. Вот, например, залил вашу квартиру кто-то сверху, и у него нет денег, чтобы компенсировать вам ремонт. Можно подать на него в суд или начать с ним скандалить и этим отравить ему жизнь. А можно оставить все как есть, и потом, если появится возможность, сделать ремонт самому. А еще можно уступить очередь. Быть тихим, а не важным. Не обижаться. Совсем простые вещи.
И чудо перерождения произойдет постепенно. Бог почтил человека свободой, и только мы сами, по собственной воле, можем сломаться. Но потом все сделает Христос. Надо только, как писал Льюис, не бояться приоткрыть доспехи, в которые мы закованы, и пустить Его в сердце. Одна только эта попытка совершенно меняет жизнь и придает ей ценность, смысл и радость. И когда апостол Павел говорил «Всегда радуйтесь!», он имел в виду как раз такую радость — на высочайших вершинах духа.
— Он еще говорил «плачьте с плачущими»…
— Штука в том, что радоваться умеют только те, кто умеет плакать. Разделяет с плачущими их горести и печали и не убегает от страданий. Христос говорит, что плачущие – блаженны. Блаженны — значит, счастливы и имеют всю полноту жизни. И Его обещания отнюдь не небесные, а земные.
Да, страдания ужасны. Однако, когда люди страдают, Христос предлагает: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас». Но с условием: возьмите иго Мое на себя – и обретете покой душам вашим.
И человек действительно обретает покой. Причем покой глубинный, а совсем не то, что он будет, как замороженный ходить. Просто он начинает жить не в суете, не в раздрызге. И тогда состояние Царствия Божиего наступает здесь и сейчас. Может быть, узнав его, мы сможем помочь и другим. И вот тут очень важная вещь. Христианство — не только средство спасения. Христианин — и спасаемый, и спасающий.
— То есть он должен проповедовать, помогать ближнему?
— Не только. Самое главное — он вносит в мир крохотный элемент другого типа жизни. Вот моя крестная, нянечка, внесла такой элемент. И я забыть не смогу никогда, что видела такого человека и знала его. Она была совсем близкой к Евангелию. Безденежная слуга, она жила как совершенная христианка. Никому никогда не сделала зла, не сказала обидного слова.
Помню, только один раз… Я была еще маленькая, родители уехали куда-то, а я каждый день писала им письма, как мы договорились. И вот одна женщина, которая была у нас в гостях, смотрит на это и говорит: «Ну, как бороться с чувством долга у ребенка? Никогда, деточка, не делай того, чего не хочется. И будешь счастливым человеком». И тут моя нянечка побледнела и сказала: «Простите нас, пожалуйста. У вас — свой дом, у нас — свой». Так один раз за всю мою жизнь я услышала от нее резкое слово.
— Ваша семья, родители были другими?
— Моя бабушка Мария Петровна тоже никогда не повышала голос. Она ушла из школы, где работала учительницей, потому что там надо было говорить антирелигиозное. Пока дедушка был жив, она при нем ходила настоящей дамой: в шляпке, в пальтишке строгом. А потом переехала к нам.
И ей, очень жесткому, видимо, по типу человеку, было с нами, безалаберными, нелегко. Вот моя мама, ее дочь, вот ее невенчанный муж, кинорежиссер, и вообще богема… Про то, что он еврей, бабушка не говорила никогда, потому что нормальный христианин не может быть антисемитом. А сколько она со мной перемучилась! Я, семнадцатилетняя кретинка, не учившаяся в школе, попала в университет и там чуть с ума не сошла от восторга, успехов, влюбленностей.
А если вспомнить все глупости, которые я делала! Влюбилась и утащила дедушкино обручальное кольцо, считая, что великие чувства, которые я испытывала, дают мне право набить ватой это кольцо, надеть его на палец и с ним ходить. Нянечка, наверное, мягче бы сказала, а бабушка жестко: «Не делай этого. Глупости!»
— И это — жестко?
— Для нее — очень. А мама, чтобы я одевалась более модно, чем я считала возможным после бабушкиного и нянечкиного воспитания, могла биться головой о стену, чтобы доказать мне что-то. Но ее, истерзанную богемной жизнью, тоже чуждой ей по ее воспитанию, которую она, однако, вынуждена была вести, нельзя судить.
И всегда она считала, что должна меня отговорить от веры, поскольку я себя гублю. Даже Мессинга приглашала привести меня в чувство. Нет, она не боролась с христианством, просто понимала, что дочке будет тяжело. И не потому, что мы жили в Советском Союзе, где объявили, что Бога нет. В любом веке родители отговаривали детей от христианства.
— Даже в христианских семьях?
— Ну вот, например, Антоний Великий, преподобный Феодосий Великий, Екатерина Сиенская, Франциск Ассизский… Все четыре истории – у родителей-христиан. И все о том, что у всех дети — люди как люди, а мой ребенок — кретин.
Феодосий не хочет одеваться так шикарно, как положено ему по классу, и много сил и времени отдает добрым делам. Екатерина каждодневно заботится о больных и бедных, спит по часу в сутки, вместо того чтобы гулять с подружками и заниматься домом. Франциск отказывается от веселой жизни и отцовского наследства.
Такие штуки всегда считались ненормальными. Ну, а сейчас тем более, когда понятия «успех», «карьера», «удача» практически стали мерилом счастья. Притяжение мира очень сильно. Такого не бывает почти: «встать на голову», по Честертону, и так жить.
— Какой же смысл во всем этом, если только единицы становятся христианами?
— А ничего массового и не было предусмотрено. Христос не случайно говорил такие слова: «закваска», «соль». Это же крохотные отмеры. Но они меняют всю жизнь. Держат мир, любую семью, даже ту, где дошли до абсолютного безобразия: где-то, кто-то, какими-то молитвами, каким-то подвигом.
Там же целый мир открывается этого на первый взгляд «странного»: когда можешь — делай, когда трудно — говори, когда невозможно — молись. И это работает. Как и смирение, с помощью которого только и можно преодолевать торжествующее вокруг зло.

Елена БОРИСОВА
(Печатается с разрешения журнала «Эксперт)