«
Актрисочка, совсем девчонка», – вспомнилась мне строчка Анны Ахматовой. И вот почему.
Мы встретились с Любовью ГЕРМАНОВОЙ. На кино- и телеэкраны вышло почти шестьдесят фильмов и сериалов с ее участием.
А начала она сниматься в кино – в пятнадцать лет.
Откровения
-Меня позвали в фильм «Анискин и Фантомас», – вспоминает Любовь Алексеевна. – Там был такой эпизод. Михаил Жаров спрашивал: «Люба, хочешь яблоко?» А я отвечала: «Хочу».
-Кратко. Зато дебют – с самим Жаровым.
-Потом был культовый тогда фильм «Совершеннолетние».
-И, наверное, после школы перед вами не стоял вопрос о выборе профессии?
-Да, я занималась в разных кружках: в Театре юных москвичей, студии художественного слова. Все было открыто, доступно, бесплатно.
Но в институт кинематографии (ВГИК) я не собиралась. Мне казалось, там учатся необыкновенные красавицы, а я себя такой не считаю. И хотела поступать в театральный.
Но до театрального института дойти не успела. В студенческом вгиковском спектакле по Шукшину «Светлые души» меня увидели Тамара Федоровна Макарова и Сергей Аполлинариевич Герасимов. И предложили прийти к ним во ВГИК сразу на второй тур.
-Вы были обречены на кино.
-Но взяли меня вольнослушателем. Герасимов набирал всего восемь человек. А у меня не хватало баллов.
Когда проходит время, начинаешь понимать, ценить какие-то вещи, которые не понимала раньше.
-О чем вы?
-Мне тогда приснился сон, который на следующий день буквально повторился наяву. Стою у стенки в коридоре. Всех, кого приняли в институт, куда-то вызывают. А меня – нет. Там действительно была комиссия, где абитуриентам говорили результаты.
Когда в коридор вышли Сергей Герасимов и Тамара Макарова, я поняла, что во ВГИК не поступила. И побежала в подвал под лестницу – рыдать. Смотрю, ко мне спускается Сергей Аполлинариевич и говорит: «Люба, не плачь! Я хочу, чтобы ты у меня училась. Приходи первого сентября».
С отцом я уехала в геологическую экспедицию – в Осетию, в горы. Поварихой.
-Ой! Но думали там об институте?
-Да, и понимала, что Герасимов, наверное, просто хотел меня успокоить. А что мне делать дальше? К кому идти?
Вернулась в Москву, пришла на киностудию имени Горького. И сразу увидела: по коридору идет Сергей Аполлинариевич со свитой. Я в стенку вжалась – и ничего сказать не могу. А он меня увидел и говорит: «Здравствуй, Люба! Приходи первого сентября, мы тебя ждем!» Теперь-то я понимаю, сколько дел у него было, сколько людей вокруг.
-Верно.
-Но он помнил мое имя, помнил, что мне пообещал.
-Знаете, это особенно удивляет сейчас.
-Да, когда все наши договоренности – какие-то условные: «Встретимся в час-три». Сказал – и забыл. А мы у своих мастеров научились буквально воспринимать слова: пообещал – надо сделать.
Первого сентября я пришла в институт вольнослушателем. Сидела в зале, слушала приветствие студентам – и у меня лились слезы. Большие мастера, высокие потолки… В общем, храм. Таким было отношение к искусству, к профессии. В отличие, опять же, от сегодняшнего времени.
Мы счастливые люди, учились у великих мастеров. И не только профессии, но и жизни. Помню, Сергей Аполлинариевич говорил нашим режиссерам (а у нас была совместная режиссерско-актерская мастерская): «Если у вас что-то получилось, то это благодаря актерам, а если не получилось, то виноваты вы». Вот какая высокая нравственная планка.
-Но главным было общение?
-Да, личный пример. Герасимов никогда не назидал. Я снималась у него в «Юности Петра», играла царицу Евдокию. И чувствовала бесконечное доверие к себе – как к человеку и актрисе. Сергей Аполлинариевич только направлял…
Счастливое время – студенчество.
-Но у вас и тогда было полно работы?
-В советские годы много снималось фильмов – грамотных, профессиональных. Сейчас – время сериалов, фильмов мало.
В институте мы росли в тепличных условиях. Нас любили, берегли. Герасимов говорил: «Актера можно выучить ходить по сцене и четко говорить, но главное – чтобы он стал личностью».
Наш курс был дружный. Потом нас выпустили в жизнь.
-Вы испытали шок?
-Да, ведь прикипаешь к людям, к определенной атмосфере. У меня было чувство растерянности. Особенно в первый год.
-Вы тогда задумывались о вере?
-В институте я читала Библию. Но одно дело – читать, а другое – ощущать. У Герасимова в «Юности Петра» снимались сцены в храме. Мы должны были креститься, но не знали, как. И Сергей Аполлинариевич сказал: «Что ж это такое? И креститься-то никто не умеет!» Было стыдно.
-Как решали проблему?
-Это произошло не сразу. Потом я участвовала в американском проекте «Петр Великий». Играла Евфросинию, любимую женщину Алексея, сына Петра. Съемки продолжались почти год. Группу собрали международную. Мы очень подружились, ездили по разным странам. Полтора месяца жили в Австрии.
В проекте снимались звезды: Максимилиан Шелл, Омар Шариф, Ванесса Редгрейв…. А я только что вышла из института и знала про этих людей из лекций и фильмов по истории зарубежного кино. Ходила, смотрела, как они работают.
-Опять повезло!
-Конечно, повезло. К тому же я тогда была беременна. Меня все поздравляли, дарили подарки, радовались со мной. Да, вот такой счастливый период…
Когда в 84-м году я приехала домой из Австрии со съемок, страна жила тяжелой жизнью. Контраст был очевиден. И дело не в изобилии вещей и продуктов или бытовом устройстве за границей (хотя и в этом тоже), а в том, что люди там счастливые, участливые. А здесь – бедные, смотрят вниз, раздражены, зашорены, замучены. И от этого – ощущение тупика, безысходности, страха. А мне рожать маленького человечка!
-И дальше как?
-Когда сын родился, я пошла в храм Ризоположения на Донской. Помню тягучее состояние, грустное ощущение от того, где живу, где растет мой маленький ребенок. Страх, смятение, безысходность.
В храме спросила: «Можно покреститься?» – «Можно, приходите». И мы с ребенком крестились.
-А муж?
-Его мама крестила в детстве. И стали мы ходить в храм. Потом ребенка в воскресную школу водить.
-Да, школы появились в начале 90-х годов.
-Но мы не нашли себе духовного отца. А для молодых особенно важно, чтобы был личный контакт со священником. Может, даже важнее, чем встретить настоящих учителей на своем пути. И я в храм ходить перестала. Засуетилась, работала с утра до вечера.
-А работа была?
-90-е годы – бескиношное время. Но я занялась озвучиванием фильмов. Это тоже интересно. Но всегда хочется, чтобы работа была разная.
-С тех пор вы озвучили сотни картин и сериалов. Подумать только!
-Да. А внутренние проблемы росли. Я теряла близких.
-Это обычно подталкивает к Церкви. Начинаются поиски смысла жизни. И вы опять пошли в ближайший храм?
-Нет. На съемках одного фильма я познакомилась с художником по костюмам Людмилой Мягченковой. И она удивила меня теплотой, открытостью, какой-то веселостью, праздничностью. Людмила привела меня в свой приход. И здесь я нашла духовного отца – священника Ярослава Шипова.
Хочу признаться в любви ему и нашим прихожанам. Они своим примером, общением, присутствием помогли мне утвердиться в храме. Обычно сюда, образно говоря, приползаешь уже истерзанной, измученной. И начинаешь выздоравливать. Исповедуешься, причащаешься – и уходишь успокоенной. Без этого я уже не могу. И мне искренне жаль людей, которые ищут, мечутся, а в храм пока не пришли. Они ведь такие же, как мы.
-А как за пределами храма?
-Непросто. Сегодня многое поставлено на конвейер. Что поделать? Все происходит быстро, мобильно. Иногда, к сожалению, в спешке, в суете. А хочется сказать что-то важное о человеке, которого играешь. Ведь главное – это человек, его поиски, страдания, открытия.
-Безусловно.
-К сожалению, зрителям сейчас часто предлагаются вещи суррогатные, развлекательные. Но ведь о душе тоже нельзя забывать.
Правда, и сейчас многое зависит от людей. Если они хотят сделать что-то достойное, то прилагают к этому силы. И получается. Я всегда вижу, как работают коллеги. У них есть удачи, и это радует.
-Добротные сценарии иногда попадаются?
-Да, но не так часто, как хотелось бы. Недавно я прочитала сценарий, которому желаю удачи независимо от того, буду я там участвовать или нет (хотя очень хочется!). Он о блокадном Ленинграде. Произойдет чудо, если такое кино снимут.
-Вы другой профессии для себя по-прежнему не представляете?
-Не представляю. С детства этого желала – и совсем не ради известности. Моя профессия ведет к объединению людей. Когда видишь человека на экране, сочувствуешь, плачешь с ним, то понимаешь: я не одна такая. Мне грустно – и ему грустно, у нас похожие проблемы. В плане лечения души это очень благотворная профессия. Мое детское ощущение от нее не изменилось.
-Как вы отдыхаете?
-По-разному. Если позволяют обстоятельства, уезжаю куда-нибудь путешествовать. Если нет, отправляюсь в деревню под Переславль-Залесский, где много лет строю небольшой домик. Отдышаться, отоспаться, на озеро насмотреться. И возникает совсем другое ощущение жизни. Полноты жизни.
Иногда иду гулять в Нескучный сад. Или стою с девчонками в очереди четыре с половиной часа, чтобы увидеть картины Караваджо – и запомнить навсегда.
-И никогда не унываете?
-Что вы? Уныние бывает. Вероятно, потому что мы не умеем быть благодарными, ценить свое счастье, здоровье.
-Святитель Иоанн Златоуст молился: «Слава Богу за все! Аминь». И эта молитва, между прочим, прогоняет уныние.
-Удивительно, как идет человек по жизни, свою тропинку находит. Бог ведет его. Правильно: слава Богу за все!
Беседовала Наталия ГОЛДОВСКАЯ