«Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит», – говорит Христос в Евангелии (от Иоанна. 14. 12). Бог даёт нам творчество. И ждёт нашего творческого отношения к миру, людям, жизни.
-Мы призваны к со-творчеству с Ним, – уточняет протоиерей Сергий РЕЗНИКОВ из Успенского храма города Красногорска. – Человеку даны многие Божественные свойства. Например, свобода.
-Без которой творчество – невозможно.
-Животные даром свободы не обладают. Вообще человек подобен дереву, которое корнями укрепляется в земле, а стволом тянется к небу. Если не будет корней, ствол может упасть.
Всё, что есть в тварном мире, служит нам к его познанию, а дальше – к познанию Бога. Красота земли – это отражение Рая, которого мы не видим, но некоторые из нас чувствуют. Хотя бы немножко. Преподобный Иоанн Дамаскин или Михаил Васильевич Ломоносов через природу ощущали то, что стоит за природой.
-А как происходило с вами? Вы ведь до священства были художником-графиком. Причём, со своим собственным стилем.
-Да, но учился в Московском архитектурном институте (МАрхИ). Туда меня потянуло, может быть, потому, что в школе увлекался геометрией. Литературой – тоже, но мне нравилось читать, а не разбирать произведения. Этим разбором я надолго испортил себе «Евгения Онегина» – и только недавно прочёл его впервые.
-Лучше поздно, чем никогда…
-А вот аналитический подход к вещам у меня остался. Вероятно, всё-таки вышел боком литературный анализ (улыбается).
-Не исключено. Пользы от него всё-таки было много.
-В институт я поступал два года – и неудачно. Но мне так хотел поступить, что я сбежал из военкомата.
-Ничего себе!
-И потом меня спасала от военкомата соседка-негритянка – очень симпатичная женщина. Её звали Ольга Ивановна. Она была врачом.
В архитектурный институт я стал ходить вольным слушателем – в надежде, что меня туда возьмут, если кого-нибудь отчислят. Так и случилось.
Это были замечательные годы. Потом они сказались и в моём рисовании. На архитектурных проектах мы строили тени. Отмывали их – слой за слоем, постепенно, с переходами. Мне это нравилось.
-Про тени – запомним.
-После института я лет пять проработал архитектором. Года два-три из них занимался театральной архитектурой, но не практикой, а теорией.
-В те времена вы рисовали?
-Занимался живописью в студии при Союзе архитекторов. Занятия вёл известный художник Борис Георгиевич Бергер. И в какой-то момент мне захотелось не просто написать натюрморт, а построить на нем тени.
-Как на архитектурном проекте?
-Да, и даже начертить их. Это открыло для меня целый мир. Мы видим вокруг множество полутонов. А я «разгонял» их до крайних состояний – бело-чёрных. Получался неожиданный ритмический свето-теневой узор. В природе он скрыт, а я, как мне казалось, его проявлял.
-Так и есть.
-Мне не хотелось заниматься самовыражением, а хотелось открывать. И к этому меня подвёл анализ.
-Когда это случилось?
-В 67-м году. За полгода я чувствовал: назревает что-то важное для меня. Я уже работал художником на телевидении, когда мне открылся этот свето-теневой мир. На телевидении зарабатывал деньги на жизнь, занимался там живописью, а рисовал – своё.
Коллектив в отделе художников был хороший, дружный, много верующих ребят. Всё время проходили какие-то выставки, мы обменивались художественными впечатлениями. У меня появились друзья.
-Как это не похоже на сегодняшнее телевидение!
-Да, когда я теперь заглядываю в телевизор, то воспринимаю это как что-то рвотное. А тогда телевидение было живое. Я делал учебные, детские, молодежные программы. Оформлял «Взгляд», КВН. С передачами «От всей души» объездил полстраны – и Дальний Восток, и Новосибирск, и Челябинск…
С 80-го года мы с супругой стали ходить в храм Иоанна Предтечи на Пресне. Прилепились к отцу Георгию Брееву. Я пел на клиросе, читал. Утром, сколько мог, оставался в храме, а потом уезжал в Останкино.
Но началась перестройка – и телевидение стало меняться. Я оттуда ушёл.
-Чем занимались?
-Некоторое время был вольным художником.
-Не страдали от того, что оказались вне коллектива – творческого, живого?
-Нет, потому что в храме было много интересных людей – и художников, и поэтов. С огромным интересом мы общались после Богослужения. Познакомились с отцом Константином Островским (тогда ещё не священником). Много гуляли с ним, обсуждали «Добротолюбие».
-В переводе святителя Феофана Затворника?
-Да. Вообще было много хороших встреч. Как-то я заболел – и ко мне пришёл медбрат из поликлиники Союза художников. Вошёл в комнату и говорит: «Что-то мне лицо ваше знакомо! Вы вчера в метро такую маленькую голубую книжечку не читали?»
А мне казалось, что другим это не заметно! Отвечаю: «Читал». А медбрат тоже читал эти христианские книжечки – и мы подружились. Он стал священником, служит в Подмосковье.
-Как соединяет людей Господь!
-Когда отец Константин начал служить в Красногорске, я по благословению отца Георгия ездил туда, помогал.
-А потом приняли сан?
-Да, и это был серьёзный рубеж для меня, привыкшему к вольной, свободной жизни. Пришлось переступить какое-то внутреннее препятствие, страх. Я же знал, что расстанусь со многим привычным в этой жизни.
-Таким хорошим?
-И таким сладким! (Улыбается) Многие священники начинают служить – и резко завершают прошлую жизнь. А в моём случае получилось наоборот: оказывается, рисование-то меня и вело к священству. Мои свето-теневые поиски, познание тварного мира – совпали с духовной основой, с тем, что я читал у святых отцов.
-Объясните это, пожалуйста!
-Понимаешь, свето-теневая игра, ритмический узор не были придуманы, а открывались мне. И постепенно в рисунках стали появляться белые пятна. В одной картинке точка схода перспективы была таким белым светящимся пятном. И я чувствовал: за ним что-то скрыто.
-Иной мир?
-Другая реальность. Начало пространства, которое я назвал мистическим. Академик Раушенбах писал, что оно так же близко к нам, как рисунок на обратной стороне листа. Если за листом находится источник света, рисунок проявляется.
А Источник света – Бог. Вот так и мандорлы на иконах открываются: в верхнем углу – кусочек другой реальности.
-И в ней – благословляющая рука Христа.
-Я почувствовал, что невозможно бесконечно заниматься этой свето-теневой игрой. Надо пройти сквозь плоскость.
-Как в дверь?
-Именно. Но рисовать другую реальность я не мог по двум причинам.
-Во-первых, её не видно.
-И, во-вторых, в неё не стоит лезть с «грязными сапогами». Она неизобразима. Перед тайной надо остановиться.
Когда люди занимались рисованием каких-то духовных вещей, они часто попадали в оккультизм. Я не имею в виду иконы. Икона – это сама высшая реальность.
-Несомненно.
-И тут произошло ещё одно удивительное совпадение: в алтаре за престолом я нашёл то, что искал за картиной. Мистическая реальность – в Церкви. Таким образом, рисование меня и привело к престолу Божию.
-Вот он – путь творчества.
-Дальше можно было бы вообще не рисовать. Но интерес к миру у меня так велик, что я продолжаю этим заниматься – в свободное время, отдыхая. Для меня рисование – как хорошее приключение: интересно решать пространственные задачки.
Позже я нашёл у святых отцов подтверждение того, что Богу угодно творчество, искусство, если оно идёт в верном направлении. Святитель Климент Александрийский идеал искусства видел в геометрии и архитектуре.
-Тоже совпадение с вашим случаем.
-Он считал, что геометрия – это сфера между наукой и искусством, и она прививает человеку вкус к созерцанию.
Мы с супругой в молодости много ездили по монастырям (и сейчас это любим). У меня есть знакомые монахи, даже отшельники – и мне монашеский путь внутренне близок. И я понимаю, что для них всё это земное творчество уже как бы за плечами.
Но пути к Богу – разные. Известно, что многие монастыри в средние века были центрами культуры и искусства.
-И в XIX веке преподобный Амвросий Оптинский интересовался искусством.
-А преподобный Нектарий Оптинский – уже в XX веке. И у Феофана Затворника в затворе была скрипка. Причем, он начинал играть по самоучителю. И митрополит Питирим (Нечаев) до конца жизни играл на виолончели.
Тут нет противоречия: существует путь к Богу через познание мира – и прямой духовный путь. Главное – не подходить к вере угрюмо.
-Очень важный момент!
-А то можно навести на себя такую тоску, что мало не покажется. Как-то в православном книжном магазине мне встретился молодой человек, который ходил и довольно громко говорил: «Искусство губит человека! Это сплошное тщеславие!»
Я к нему подошёл и проговорил тихонько: «А вы знаете, что Феофан Затворник не был против хождения в театр? Одной девушке он написал примерно так: «Я вам шёпотом скажу – можно, не всем, а вам».
Молодой человек очень удивился и тоже тихонько спросил: «А где это прочитать?»
-Замечательно!
-И ещё мне нравится такая история. Пришёл послушник к старцу и просит: «Батюшка, благословите принять ангельский образ!»
-То есть стать монахом.
-А старец отвечает: «Только ты по дороге человеческий образ не потеряй!»
Известно, что священник Вивальди был композитором. Его звали «рыжий поп». Отец Геннадий Огрызков считался хорошим акварелистом. Прекрасно рисовал протоиерей Валентин Юшкевич.
-И сейчас среди священников есть музыканты, художники. У нас в этом номере на четвертой полосе – интервью со священником и писателем Ярославом Шиповым.
-Красота приводит к Богу, если человек не замыкается на тварном мире. А многие – замыкаются, не хотят смотреть дальше. У них – как бы крышка над головой.
-Крышка? Точное сравнение. Накрылись ею – и не смотрят вверх. А любовь к книгам у вас сохранилась?
-Да, и с годами я понял: книга может быть открытым каналом связи с Богом. Как священник или икона. И в рисовании мне больше помогает чтение святоотеческих книг, чем искусствоведческих.
Беседовала Наталия ГОЛДОВСКАЯ