Когда в квартире начался ремонт, меня отправили к двоюродной тётке. Она снимала дачу километрах в пятидесяти от Москвы. Заурядный домишко этот некогда принадлежал известному живописцу, останки которого мирно покоились под резным деревянным крестом здесь же, неподалёку от дома. Тётка беспрестанно занималась шитьём — подрабатывала на старом «Зингере». Детишек поблизости не водилось, и я целыми днями, прерываясь разве что на кормёжку, околачивался у крыльца. Компанию мне составлял кот: пушистый, рыже-бело-серый, прозванием Лютик. Больших размеров, но при этом столь незначительного возраста, что приятельствовал со мною на равных, а я тогда и в школу ещё не ходил. Мы напропалую играли в достойные игры вроде верёвочки с привязанным фунтиком, а по вечерам, сидя на террасе, слушали музыку: хозяева оставили патефон с пластинками. Там были, конечно, «Рио-Рита», «Брызги шампанского», «Тёмная ночь», «Огонёк», а ещё — классические романсы, один из которых по причине загадочности своей сделался для меня неотвязным.
—Почему «солнце скрылось под водой»? — спрашивал я у тётки.
—Ну, так бывает на море, — отвечала она.
—А ветер «мчится к матери своей»?
—И что?
—Кто у ветра мама?
В общем, светлая душа Аполлон Майков запутал меня. Но главная загадочность происходила оттого, что пластинка была поцарапана, и вместо окончания романса звучало «фюить». А испортил её мой приятель, прыгнувший на патефон, когда в нём звучала музыка. Правда, событие это совершилось месяца два назад: Лютик, как говорила тётушка, был в те времена ещё совсем бестолковым. Я спрашивал у неё, что там — в конце пластинки, а она вспоминала-вспоминала и никак не могла вспомнить. Когда я со своими вопросами надоел, тётушка сказала:
—Видишь забор за полянкой? Это дача знаменитой певицы Большого театра. Сейчас у неё гостят подруги — тоже знаменитые и тоже певицы. Ты сходи к воротам, покарауль — может, выйдут прогуляться, тогда и спросишь. Кажется, одна из подружек на несчастной пластинке и поёт. Да приготовь букет — артисток полагается благодарить с цветочками.
Сходили мы с Лютиком на поле, нарвали васильков, потом пришли к даче певицы и устроились напротив глухих ворот. Долго сидели. Иногда доносились до нас звуки рояля, а то и пение, но обрывочное — отдельными фразами, которые повторялись на разный лад — то так, то эдак.
—Тренируются, — объяснил я Лютику.
Сидим, сидим, а прогуляться никто не выходит. Но мы терпим, ждём. Лютику, правда, наскучило, он стал охотиться за бабочками, стрекозами.
—Только, — прошу, — ящерок не трогай, пожалуйста.
Как будто не трогает — пытается крылатых настичь и уже до значительной высоты допрыгался. И тут случилось происшествие: откуда-то примчалась собака. Я бросился защищать Лютика, но Лютик опередил меня и в прыжке нанёс ей удар по носу. Собака с визгом кинулась прочь, кот — за нею, но вскоре вернулся.
—Ну, ты даёшь! — только и мог вымолвить я.
Впрочем, тётка рассказывала, что он сызмальства отличался храбростью и однажды прогнал лису. Причём, лиса тоже убегала с визгом. Вероятно, кот от рождения обладал хорошо поставленным, точным ударом.
Сидим и сидим. Дело к вечеру, скоро ужинать позовут. Вдруг ворота раскрываются, и выезжает автомобиль «ЗИМ». Я сразу вскочил. А машина подъехала к нам и остановилась.
—Мальчик! Ты что тут делаешь? — спросила через открытое окошко пожилая женщина. Требовательный тон выдавал в ней владелицу знатной усадьбы.
—Жду.
—Чего или кого ты ждешь?
—Певиц, — говорю.
В машине рассмеялись. Я сбивчиво пересказал историю пластинки, но про Лютика, конечно, не упомянул.
—А что за романс? — спросила женщина.
—«Спи, дитя моё, спи, усни, спи, усни».
Мужчина, сидевший рядом с шофёром, определил:
—«Колыбельная» Чайковского, Рахманинов любил играть, — и напел.
—Так? — уточнила женщина. Я кивнул.
—Маш, — сказала она, — это вроде бы твой репертуар, подскажи молодому человеку.
Её соседка стала наскоро проговаривать текст, чтобы дойти до уничтоженной Лютиком концовки, но в машине зашумели, требуя, чтобы она непременно спела — похоже, «ЗИМ» был по крышу забит выдающимися солистками. Дверца распахнулась, женщина, которую называли Машей, вышла и, став передо мной, негромко запела… Потом все аплодировали. Я тоже.
—Запомнишь? — ласково спросила она.
Я взялся напряжённо повторять: «Али звёзды воевал? Али волны всё гонял?»… И остановился. Тогда она снова спела: «Не гонял я волн морских, звёзд не трогал золотых; я дитя оберегал, колыбелочку качал!» Ну, теперь запомнишь?
—Спасибо! – поблагодарил я.
И лишь когда «ЗИМ» тронулся, меня осенило, что артистку полагается благодарить с цветочками. Схватив лежавший на траве букет, бросился за машиной. Лютик не отставал.
Нас увидели, «ЗИМ» остановился. Добежав, я протянул васильки в окошко.
—Ну, Маш, — расхохотались певицы, — таких букетов тебе ещё никто не дарил.
Машина тронулась, обдав нас пылью. Лютик даже чихнул.
Мы скорее домой, чтобы, покуда помнится, тётка записала слова, произнесённые ветром: «Я дитя оберегал, колыбелочку качал».
В воскресенье приехали родители, чтобы забрать меня в Москву. Лютик, осознав грядущую разлуку, не отходил от меня, а я с трудом удерживал слёзы. Взрослые сжалились: посадили кота в старую сумку, закрыли молнию, оставив небольшое отверстие, чтоб дышал, и к вечеру мы добрались домой. Послушали наши пластинки — тоже хорошие, однако «Колыбельной» среди них не было.
—Потерпим, — сказал я Лютику, — отец обещал купить: новёхонькую, без царапин. С той же певицей — ну, которой мы цветочки дарили.
Протоиерей Ярослав ШИПОВ