В мае 1877 года Пётр Ильич Чайковский был в гостях у знаменитой оперной певицы Елизаветы Андреевны Лавровской. И там заговорили о сюжетах для опер. Чайковский писал брату: «Лизавета Андреевна молчала и добродушно улыбалась, как вдруг сказала: «А что бы взять «Евгения Онегина»?» Мысль эта показалась мне дикой, и я ничего не отвечал. Потом, обедая в трактире один, я вспомнил об «Онегине», задумался, потом начал находить мысль Лавровской возможной, потом увлёкся… Тотчас побежал отыскивать Пушкина». «…перечёл с восторгом и провёл совершенно бессонную ночь, результатом которой был прелестный сценариум оперы с текстом Пушкина».
Пётр Ильич почти всегда самые лучшие идеи принимал, мягко говоря, саркастически. Но когда брался за дело, отметал все возражения: «Какая бездна поэзии в «Онегине»! Я не заблуждаюсь: я знаю, что сценических эффектов и движения будет мало в этой опере. Но общая поэтичность, человечность, простота сюжета в соединении с гениальным текстом заменят с лихвой эти недостатки».
И он был прав: встретились два гения!
МУЗЫКА И ОХОТА
Летом Пётр Ильич сообщает другу и покровительнице Надежде Филаретовне фон Мекк: «В течение июня месяца я написал значительную часть оперы…» И дальше — о Пушкине, «который силою гениального таланта очень часто врывается из тесных сфер стихотворства в бесконечную область музыки». «Независимо от сущности того, что он излагает в форме стиха, в самом стихе, в его звуковой последовательности есть что-то, проникающее в самую глубь души. Это «что-то» и есть музыка».
Композитор гостит в имении сестры недалеко от Киева. Здесь он всегда чем-нибудь увлекается. 27 августа Чайковский писал брату Анатолию: «Я по-прежнему одержим бешеною страстью к охоте и выпускаю по 30 снарядов в день. На другой день после твоего отъезда… видели массу перепёлок, «пукали», ахали, волновались, но ничего не убили. Во вторник… ездили в Вербовку обедать. Я с Модей (братом) отправился на уток, их летало ужасно много, но «пуканье» сначала было без всякого результата, зато в конце охоты я убил наповал влёт утку. Нельзя тебе описать моего восторга и гордости.
Я кончил инструментовку первой картины…»
«НЕ ДУМАЯ УГОДИТЬ»
30 августа Пётр Ильич снова писал Надежде Филаретовне: «Вы спрашиваете про «Евгения Онегина». Опера подвинулась… Теперь, когда первый пыл прошёл, и я могу уже объективнее отнестись к этому сочинению, мне кажется, что оно осуждено на неуспех и на невнимание массы публики. Содержание очень бесхитростно, сценических эффектов никаких, музыка лишена блеска и трескучей эффектности. Но мне кажется, что некоторые избранные, слушая эту музыку, быть может, будут затронуты теми ощущениями, которые волновали меня, когда я писал её. Я не хочу сказать этим, что моя музыка так хороша, что она недоступна для презренной толпы. Я вообще не понимаю, чтобы можно было преднамеренно писать для толпы или для избранников: по-моему, нужно писать, повинуясь своему непосредственному влечению, нисколько не думая угодить той или иной части человечества. Я и писал «Онегина», не задаваясь никакими посторонними целями. Но вышло так, что «Онегин» на театре не будет интересен, поэтому те, для которых первое условие в опере — сценическое движение, не будут удовлетворены ею. Те же, которые способны искать в опере музыкального воспроизведения далёких от трагичности, от театральности обыденных, простых, общечеловеческих чувствований, могут (я надеюсь!) остаться довольными моей оперой».
ЗАГАДОЧНЫЙ «ДОГМАТ»
В это время Чайковский много размышляет о смысле жизни и вере: «…относительно религии натура моя раздвоилась, и я ещё до сих пор не могу найти примирения. С одной стороны, мой разум упорно отказывается от признания истины догматической стороны как Православия, так и других христианских вероисповеданий. Например, сколько я ни думал о догмате возмездия и награды, смотря по тому, хорош или дурен человек, я никак не могу найти в этом веровании никакого смысла».
И правильно! Такого догмата в Православии нет. Откуда взял его Чайковский? Мы верим в милосердие Бога, спасающего погибший род человеческий. А дальше: «Как провести резкую границу между овцами и козлищами? За что награждать, да и за что казнить? Столь же недоступна моему разумению и вера в вечную жизнь. В этом отношении я совершенно пленён пантеистическим взглядом на будущую жизнь и на бессмертие».
Но будущая жизнь и воскресение из мёртвых, бессмертие — это именно то, что обещано нам Богом. Таков православный, а не пантеистический взгляд. Правда, конец письма говорит о том, что вера у Петра Ильича была: «С другой стороны, воспитание, привычка с детства, вложенные поэтические представления обо всём, касающемся Христа и Его учения, — всё это заставляет меня невольно обращаться к Нему с мольбою в горе и с благодарностью в радости» (30 октября).
«МНЕ НУЖНЫ ЛЮДИ, А НЕ КУКЛЫ»
Вначале следующего 1878 года студенты Московской консерватории уже разучивали «Евгения Онегина». 2 января Чайковский отвечал на замечания своего коллеги — профессора и композитора Сергея Ивановича Танеева: «Плевать мне на эффекты!» «Если вы их находите, например, в какой-нибудь «Аиде», то я вас уверяю, что ни за какие богатства мира не мог бы написать оперы с подобным сюжетом, ибо мне нужны люди, а не куклы. Я охотно примусь за всякую оперу, где, хотя и без сильных и неожиданных эффектов, есть существа, подобные мне, испытывающие ощущения, мною тоже испытываемые и понимаемые».
24 января — ему же: «…у меня является опасение гораздо более важное, чем страх, что публика не будет трепетать от интереса узнать развязку действия. Я говорю про то святотатственное дерзновение, с которым я поневоле должен был ко многим стихам Пушкина прибавить или свои собственные, или же местами стихи Шиловского. Вот чего я боюсь, вот что меня смущает. Про музыку я вам скажу, что если была когда написана музыка с искренним увлечением, с любовью к сюжету и к действующим лицам оного, то это музыка к «Онегину». Я таял и трепетал от невыразимого наслаждения, когда писал её. И если в слушателе будет отзываться хоть малейшая доля того, что я испытывал, сочиняя эту оперу, то я буду очень доволен и большего мне не нужно. Пусть «Онегин» будет очень скучным представлением с тепло написанной музыкой — вот всё, чего я желаю».
27 мая Пётр Ильич писал брату: «Вчера вечером сыграл чуть не всего «Евгения Онегина». Автор был и единственным слушателем. Совестно признаться, но так и быть, тебе, по секрету, скажу. Слушатель до слёз восхищался музыкой и наговорил автору тысячу любезностей. О, если бы остальные будущие слушатели могли так же умиляться от этой музыки, как сам автор!!»
Два месяца спустя он проиграл и пропел всего «Онегина» родственникам: «…были минуты, когда я должен был останавливаться от волнения, а голос отказывался петь вследствие приступа слёз к горлу».
Со стихами, которые досочиняли Чайковский с Шиловским, всё обошлось. Но Петру Ильичу казалось, что в финале Татьяна должна упасть в объятия Онегина. Композитор не понял Пушкина — и решил поправить его!
ОЦЕНИЛИ ДРУЗЬЯ
Премьера оперы «Евгений Онегин» состоялась в Малом театре в марте 1879 года. Пели ученицы и ученики Московской консерватории. Играл студенческий оркестр, в котором для укрепления были четыре профессора. Дирижировал большой друг Чайковского — Николай Григорьевич Рубинштейн.
Профессионалы высоко оценили оперу: «Николай Григорьевич очень скуп на похвалы, но сказал мне, что «влюблён» в эту музыку. Танеев после первого акта хотел мне выразить своё сочувствие, но вместо того разрыдался».
А публика, как и предполагал композитор, приняла первое представление великой оперы довольно прохладно. В конце по залу прокатилось зловещее слово «кощунство». Татьяна Ларина не произнесла главных слов, определяющих верность, долг и высокое достоинство человека:
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
И Пётр Ильич задумался. Он хотел рассказать историю любви — и сделал это гениально. Но что не так? Великий композитор признал: Пушкин мудрее. Вернулся к финалу оперы и переделал последнюю сцену. Татьяна признавалась, что любит Онегина, — и тут же требовала, чтобы он оставил её навсегда. Она уходила — и Онегин видел несостоятельность жизни, потраченной на угождение себе:
— О, жалкий жребий мой!
Это был шаг героя к пониманию смысла жизни. И шаг Петра Ильича.
В новом варианте опера была поставлена в Петербурге на императорской сцене. А Чайковский уже писал другую оперу — «Орлеанскую деву» о Жанне Д,Арк. Он искал осмысленную веру — через музыку.
«ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ»
1881 год. Умер Николай Григорьевич Рубинштейн. Это опять подталкивает Петра Ильича к размышлениям о Боге: «Сомнения ещё посещают меня; я всё ещё пытаюсь иногда своим слабым и жалким умом постигнуть непостижимое, но всё громче и громче начинает доходить до меня голос божественной правды. Я уже часто нахожу неизъяснимое наслаждение в том, что преклоняюсь перед неисповедимою, но несомненною для меня Премудростию Божиею. Я часто со слезами молюсь Ему… и прошу Его дать мне смирение и любовь, прошу Его простить меня, вразумить меня, а главное, мне сладко говорить Ему: «Господи, да будет воля Твоя», — ибо я знаю, что воля Его святая».
«Я хочу приучить себя думать, что если наступают бедствия, то они, в сущности, ведут к благу; я хочу любить Бога всегда — и тогда, когда Он посылает мне счастье, и когда наступят испытания, ибо где-нибудь должно быть то царство вечного счастья, к которому мы тщетно стремимся на земле».
Чайковскому сорок один год. Ещё через три года он скажет: «Ежечасно и ежеминутно благодарю Бога за то, что Он дал мне веру в Него. При моём малодушии и способности от ничтожного толчка падать духом до стремления к небытию, что бы я был, если б не верил в Бога и не предавался воле Его?»
Наталия ГОЛДОВСКАЯ