В Русском духовном театре «Глас» – премьера. Новый спектакль называется «Спасибо деду за победу!» В его основу лег дневник солдата Бориса Шестакова. В 17 лет этот парнишка ушел на фронт, встретил там любовь – и эта семейная пара всю жизнь потом прожила вместе.
Декорации, костюмы спектакля разработала Татьяна Петрова-Латышева – главный художник театра.
-Вы ведь не случайно пришли в «Глас»? – спрашиваю Татьяну Гавриловну.
-Конечно! Много лет назад я посмотрела в «Гласе» спектакль «Это наш Христос-Малютка». Тогда все мы были молоды – и Татьяна Белевич, и Никита Астахов. Я почувствовала симпатию к этим людям, занимавшимся такой высокой темой.
-Да, тут серьезный выбор.
-А мне все это тоже было интересно. Театр говорил со зрителем на современном языке. Но мне показалось, что спектаклю не хватает художественной выразительности. В его оформлении чувствовался некий анахронизм.
И захотелось помочь театру. Подошла к Никите Сергеевичу и сказала: «Я могу поработать с вами – с удовольствием».
-Образование у вас архитектурное?
-Да. Архитектура – это организация пространства. Известно, что архитекторы хорошо работают в театрах.
-А у вас уже был театральный опыт?
-Конечно. Именно работа в театре (в другом театре!) помогла мне в свое время пережить семейные трудности. Я же вся была в семье, в муже, своими делами не занималась, считала, что главное – его карьера. Но все это разрушилось, и стало понятно: я не сделала ничего из того, что мне дал Бог.
-Как вы узнали, что это Он дал? Многие до конца жизни об этом не догадываются.
-Давно поняла! Я родилась и выросла в советские времена. Папа был работником ЦК партии, пламенным коммунистом. Про Церковь в доме речь не шла. Но человек он был глубокий, христианский по сути. Любил природу, строил нам дачу. И в конце жизни говорил: «Я иду туда, куда все уходят и где меня ждут».
К слову, папа спас маму, когда женился на ней.
-Каким образом?
-Когда она поступила в институт, в анкете не было графы, кто ее отец. Потом это открылось – и маму стали преследовать: «Белая офицерка! Скрыла!» А папа ее защищал: «Нет, они мещане!»
И вот после какого-то собрания к маме подошел комсомольский секретарь: «А все-таки капля дворянской крови в тебе есть!» – «Не одна, а две!» – ответила она, повернулась и пошла.
-Не смогла молчать?
-Мама была красивая женщина. Родители прожили вместе больше пятидесяти лет. Папа говорил: «Мы не поняли, что с нами произошло. Это была такая любовь!»
По маминой линии у меня была очень набожная прабабушка Александра Андреевна. Она приезжала к нам в Москву, когда мне было восемь лет, а ей – уже под девяносто.
Времена были тяжелые. Мама из папиных брюк сделала юбку и показывала прабабушке: «Красиво?» – «Да, красиво, хорошо!» А потом пришли гости – и прабабушка рассказывала: «Тут такой мужчина живет замечательный. А женщины его обижают, с него брюки снимают и себе юбки шьют».
-Какие!
-Но меня и мою сестру она благословила маленькими иконками Богородицы в серебряном окладе. И я это запомнила! Сказала: «Деточка, если тебе будет что-то очень нужно, или будет трудно, поговори с Божией Матерью – Она тебе поможет».
У меня эта иконка до сих пор цела. Мне часто говорят: «Вас прабабушка отмаливает и благословляет».
-Вообще, если родители благословили ребенка иконой, то, как бы их жизнь не перемалывала, с ними ничего не будет плохого.
-В трудные времена я убедилась в этом… Моя дорога в школу проходила мимо храма Воскресения Словущего на Успенском Вражке. И пионеркой я иногда ставила в храме свечки. Меня этому никто не учил. Такая была потребность.
Бабушка тоже старалась ввести меня в храм. Помню, мы поехали на лето на Украину. А у них там есть такой праздник Маккавей.
-Память мучеников братьев Маккавеев. Почему-то на него пироги с маком пекут.
-И носят их в церковь освящать. Меня это ребенком потрясло. Еще я помню венчание. У невесты было розовое платье до колен, а фата – до пола. И длинная коса. Вероятно, как художник я все запоминаю картинами.
-Вы учились в архитектурном институте.
-А потом 30 лет там преподавала. Мы много ездили, когда я еще была студенткой, рисовали храмы. На практиках со студентами тоже в основном рисовали храмы, старинные малые города.
А с факультетом повышения квалификации (я там работала деканом) на автобусе выезжали в Кирилло-Белозерский монастырь. Стояли белые ночи. Сидишь, рисуешь – и что-то воспринимаешь. Месяц жили там, потом я возвращалась домой – и летала, словно меня, как воздушный шарик, надули свежим воздухом. На полгода этого хватало.
Только потом стала соображать, что все это, вероятно, шло от намоленных монастырских стен.
-И красоты?
-Да-да, я приходила к Богу через красоту и внутреннюю потребность души.
А Он всегда посылал мне проводников к Нему. В монастыре был искусствовед Валерий Борисович Рыбин. Он приехал из Питера. И как православный человек все сохранял: и мощи преподобного Кирилла, и библиотеку, и иконы. А ведь там играл рок-клуб.
Рыбин провел нас с экскурсией по монастырю, рассказал об иконах, их богословском содержании – и это было открытием для меня.
-Вероятно, не только для вас. Это негде было узнать.
-У меня есть серия работ «Русский север». Вот представьте: Ферапонтов монастырь. Сижу у озера, смотрю. Розовое небо отражается в спокойной воде. Тишина, безмолвие, молитва. А ведь в Ферапонтовом монастыре жили исихасты.
-Монахи высокой жизни, у которых была созерцательная молитва?
-Верно. В архитектурном институте на кафедре рисунка со мной работал один хороший художник – Юрий Алексеев, человек воцерковленный. Кафедра была в храме Николы в Звонарях на Рождественке. Там сохранились росписи. Я приходила на работу, смотрела на них и даже читала молитвы.
-Откуда вы их знали?
-Интересный вопрос! Не могу вам сказать. Первая молитва, которую я помнила и которая меня в трудное время спасла, «Богородице, Дево, радуйся…».
-Преподобный Нектарий Оптинский научил поэтессу Надежду Павлович читать эту молитву три раза подряд – и у женщины прошли страхи по ночам.
-Юра как-то сказал: «А ты не хочешь креститься? И сына крестить?» А это 1975 год, все запрещено.
-Вы хотели?
-Конечно, сыну уже было лет семь. Я ему сказала: «Гошенька, знаешь, давай покрестимся» Он удивился.
-Но согласился?
-Да, и нас крестил отец Геннадий Огрызков. К нему все архитекторы приходили. Он учился в нашем институте на курс старше меня, был женат на нашей однокурснице. Но в институте мы не общались.
А отец Геннадий как раз был настоятелем храма Воскресения Словущего на Успенском Вражке.
-В котором вы пионеркой ставили свечи?
-Таинство Крещения для меня было удивительно, после него появилось ощущение нового рождения, внутренней наполненности. И для сына это было сильное переживание. А потом он стал рассказывать, что у них в классе многие дети крещены.
Теперь сын воцерковленный человек, брак у него венчанный, дети крещеные.
-В какой храм ходили?
-К отцу Геннадию. И он к нам домой приходил, опекал нас.
-Теперь понятно, что театр «Глас» вполне соответствовал вашим духовным и, вероятно, творческим поискам.
-Да. И первый спектакль, который мы там ставили вместе, назывался «Крест-хранитель».
-Сейчас он стал больше, глубже, получил новое название «Великая княгиня Е. Ф. Романова (Возвращение)».
-У нас не было своего помещения, и задача стояла такая: сделать безразмерные декорации – на все случаи жизни. Чтобы можно было играть, где угодно. Для меня как архитектора это интересно: на символизме и ограничениях как раз вырастают необычные мысли.
Мы играли этот спектакль на фестивале православных театров в Вологде – в консисторском дворике Кремля. Это было необыкновенно: нам отзванивал колокол.
На обсуждении спектакля критики сказали: «Наконец театр нашел своего художника! У вас появился космизм». Меня это вдохновило.
-Еще бы!
-Это большая удача, когда у творческих людей появляется взаимопонимание. Потом был спектакль «Раб Божий Николай» по Гоголю, который тоже ставили «на любую сцену». Дальше – «Живы будем, не помрем!» по Шукшину.
После этого в театр пригласили другого художника.
-А чем вы занимались в это время? Писали картины?
-Конечно! Преподавала, ездила со студентами на практики, рисовала. В Италии стала членом союза художников, устроила несколько выставок. Делала архитектурные и ландшафтные проекты. Это тоже интересно.
-А как вы увлеклись ландшафтным дизайном?
-Мне еще в институте это нравилось, но тогда было невозможно. Я чувствую Бога в лесу, в природе. Земля – подножие ног Его. У нас в России такая зима, которую трудно побороть – и тут не до гордыни, знаешь свое место. А еще пространство, которое не освоишь, климат, в котором не забалуешь. То же самое – в Гималаях.
-Вы и туда добрались?
-Но там другое – горы, солнце. Ощущение величия Творца. Даже в храм не надо заходить, чтобы эту благодать Божию почувствовать. Бог вступает на землю – сейчас, перед тобой. Не книжный, живой. И ты можешь быть сопричастна этому, умиляться и благодарить за то, что видишь эту красоту. У меня есть гималайская серия картин: потоки света льются сверху.
-А мне запомнилась еще одна ваша серия – «Песнь песней».
-Когда-то давно мне заказали иллюстрации к этой книге. Правда, она не была издана. Когда тебе дают тему книги, спектакля, ты заболеваешь. Даже ночью просыпаешься, потому что какая-то идея приходит. Выключатель повернули – и работа пошла.
Так и здесь было. Тему я проработала. Узнала, что в православной традиции это самая глубокая иносказательная книга о любви Бога к земле – как к невесте. Любви, которая всех объединяет: небо и землю, Бога и человека.
Сделала несколько работ по «Песне песней». Выставляла их. И сейчас поняла, что этой темой не переболела. Надеюсь вернуться к ней.
-Но при этом не расставаться с любимым театром?
-Да, не расставаться с ним.
Беседовала Наталия ГОЛДОВСКАЯ