Однажды в храме Христа Спасителя к отцу Ярославу Шипову подошёл незнакомый священник.
— Батюшка, — сказал он, — благодаря вашим книгам я пришёл к Богу.
— Каким именно? — уточнил отец Ярослав.
— Ранним книгам.
И отец Ярослав удивился. Он крестился в сорок лет, а до того вроде был неверующим.
У КОГО РОДИТСЯ СЫН
Его родители познакомились в редакции журнала «Безбожник». Это вовсе не значит, что росли они в атеистических семьях. Но многих тогда закружили, сбили с пути революционные вихри.
До Великой Отечественной войны у Алексея Алексеевича Шипова и Анастасии Ивановны Вакуровой было трое детей — дочь и два сына. В войну детей эвакуировали — в Сибирь. А родители служили Родине — были фронтовыми корреспондентами.
В самом конце войны капитана Шипова послали в Чехословакию. Там в горах, у партизан, погиб общий любимец — парнишка Ярослав. И бойцы пообещали: у кого первого родится сын, назовёт его Ярославом. Сын родился у Шипова 16 января 1947 года.
СРЕДИ ФРОНТОВИКОВ
Детство Славика было послевоенное. Среди победителей. Он привык общаться со взрослыми. Даже сестра и братья были гораздо старше него.
Семья из шести человек жила в десятиметровой комнате. Из-за тесноты спали и на столе, и под столом. Мать работала в газете «Сталинский сокол», отец — в «Красная звезда». Как-то Алексей Алексеевич пришёл к своему главному редактору — генералу и попросил ещё одну комнату. А генерал сказал:
— Что ты?! Разве можно? Такая большая семья!
И Шиповым дали отдельную квартиру на Хорошёвском шоссе. В двухэтажном доме, построенном пленными немцами. Это место стало для Славика родиной.
Мальчишки летом гоняли в футбол, зимой играли в хоккей. Однажды Ярослав стёр ноги до косточки. Мама увидела — и вскрикнула, а отец выглянул из комнаты — и сказал:
— Надо же! Белая кость…
Так что с юмором Славик подружился рано. На лыжах он обходил дальние и ближние горки — до Крылатского. С родителями ездил к друзьям отца и подругам матери. «Такой уж народ фронтовики — люди цельные, великодушные — не задружить невозможно. Я их застал ещё множество и тем счастлив» («Михей»).
Интересных разговоров было много. Но о Боге — не говорилось. А почему-то — думалось: «Однажды я спросил у дворничихи, кто такой Бог? Тётя Катя ответила:
— Он всё видит, всё знает, от Него не спрячешься.
— Даже под столом? — удивился я.
— Даже под столом!..
Я запомнил» («Антилена»). Подобный эпизод действительно был.
МУЗЫКА
Отец любил классическую музыку. Вместе с сыном бывал в консерватории. Их знали гардеробщицы, билетёры. По вечерам, ожидая отца из редакции, Славик слушал музыку по радио. Мальчика рано начали серьёзно учить игре на фортепиано.
Каждую весну с отцом они плавали по Волге на пароходе. И Славик занимался: «в семь лет мне полагалось ежедневно играть по целому часу. Отец садился рядом и командовал:
— Гамма ре минор — три минуты… Гамма соль мажор — три минуты… Этюд — десять минут…
Потом у меня появился слушатель — Иван Дмитриевич Папанин…» Это был национальный герой: он изучал Арктику, девять месяцев дрейфовал на льдине от Северного полюса до Гренландии.
«…когда мы уже повернули к Москве, Папанин поинтересовался, а откуда я-то его знаю.
— У меня марка есть, — говорю.
Тогда почти все мальчишки собирали почтовые марки, и у меня была знаменитая марка с папанинцами» («Папанин»).
ОСВОЕНИЕ
Славик рос. Читал книги — собраниями сочинений. Очень любил стихи — чарующую красоту и гармонию слова. Увлёкся минералами — и ездил по белу свету в поисках камней. Со старшими братьями сплавлялся на плотах по таёжным и горным рекам. Разводил костры, готовил еду, удил рыбу.
После девятого класса решил поступить в физико-математическую школу — и уехал в Адемгородок под Новосибирск. Но Славика, к счастью, не приняли — брали только местных. Не дал ему Господь уйти на боковой путь. И юноша вернулся в Москву. В обычной школе делать было нечего: он уже прорешал все задачки по программе. Стал работать в типографии, потом в рекламном агентстве «Аэрофлота». Занимался в вечерней школе.
Именно тогда, в начале 1960-х годов, он увидел снимки архиереев Русской Православной Церкви. Состоялся Священный Синод — и об этом сообщали газеты. Ярослав был поражён: он никогда не встречал таких спокойных, глубоких, мудрых глаз, как у людей на тех фотографиях.
ПУЩЕ НЕВОЛИ
В восемнадцать лет Ярослав Шипов купил дешёвенькое ружьё — и отправился на охоту. На трёх самолётах прилетел в республику Коми. Дух захватывало от этого путешествия: «Тысячи километров тайги раскинулись передо мною…» («Михей»).
А потом был месяц жизни в диких условиях, на берегу реки. Рядом с бывшим фронтовиком, профессиональным охотником. Молодой человек осваивал природу, изучал повадки зверей и птиц, правила поведения в лесу. Помнил: в России на несколько медведей, добытых охотниками, приходился один охотник — «добытый» медведями.
И ещё одна наука сразу вошла в его жизнь: понимать людей и ладить с ними. Там и тут требовались наблюдательность, осторожность — и смирение. Оказывается, без главной христианской добродетели — нигде не обойтись.
Потом Ярослав начал охотиться в других местах. И наконец приехал на родину матери — в Солигалич Костромской области.
ВСТРЕЧА С ДЕДОМ
Дед Ярослава был фельдшером — в первой половине ХХ века единственным на весь город и его окрестности. Безотказно, бескорыстно лечил и местных жителей, и домашних животных. Умер ещё в 1940-х годах.
Ярослав шёл по улице, разглядывал дома с ажурными наличниками. Пожилая женщина поинтересовалась, чей он будет. И молодой человек стал объяснять. Вдруг женщина опустилась перед ним на колени и заплакала:
— Твой дед спас меня от смерти…
Ярослав был потрясён. Воображение и, наверное, генетическая память открывали ему: «Дело в том, что жизнь свою Иван Фомич воспринимал до невероятности однозначно — как служение. Он полагал, что в этом служении его человеческий долг на земле и нисколько не роптал на неудобства, неизбежно сопутствующие подобному отношению к цели своего бытия: в любое время, в любую погоду за фельдшером можно было прийти, и он, не поворчав и не вздохнув даже, смиренно отправлялся к больному».
«Бывало, спешит со своим саквояжиком по узенькому дощатому тротуару — они сохранились в городе и поныне, — навстречу священник. Остановится Иван Фомич (в реальности он был Иван Ильич — прим.):
— Эх, батюшка, грешен я, грешен — воскресную службу пропустил.
Тот ему:
— Да что ты, отче?! Если и есть душе твоей сокрушение, так в этом мой грех — мало, значит, молюсь за тебя. Ты уж беги, беги, не останавливайся. — Благословит фельдшера, да ещё и вслед не единожды осенит крестным знамением» («Уездный чудотворец»).
Пожалуй, написать это мог человек, уже осознавший свою жизнь как служение.
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ИНСТИТУТ
Рассказы Ярослав начал писать рано и, как водится, в свободное время. А свободное время чаще всего бывает по ночам. Все спят. Тихо. И хорошо слышна музыка — особая музыка слова.
У каждого человека она своя — как звуки голоса. Не перепутаешь интонацию Пушкина и Гоголя, Чехова и Достоевского. Настоящая проза — интонационная. Но среди других голосов трудно услышать собственный — как есть, без натяжки и подражания.
Важный разговор состоялся у него с поэтом-фронтовиком Давидом Самойловым: «он был дружен с родителями дорогой моему сердцу девушки». Поэт сказал примерно так:
«— Поэзия зарегулирована, она зажата рифмой и ритмом. А проза — свободна, в ней — безграничный простор. Если стихотворение, даже самое гениальное, положить на музыку, выйдет всего лишь одна мелодия, ну, может, с некоторыми вариациями. А в прозе — столько мелодики, столько интонационного разнообразия. Вон Пётр Ильич в «Пиковой даме» переложил на музыку несколько страниц пушкинской прозы — потрясающее богатство мелодий! Так что у прозы можно многому поучиться. Я, между прочим, так и делаю: учусь писать у русской прозы, честное слово» («Снегопад»).
Впрочем, о Чайковском — это уже открытие самого Шипова…
Ярославу было, о чём писать. Уже набралось много впечатлений и знаний — о самых разных сторонах жизни. Появился свой взгляд на людей и обстоятельства. Вероятно, поэтому писатель Сергей Павлович Залыгин взял Ярослава в свой семинар. Хотя по меркам Литературного института студент был слишком молод — всего двадцать один год. В общем, он опять оказался среди взрослых.
Однажды Сергей Павлович привёл своих «семинаристов» в редакцию журнала «Наш современник» и представил главному редактору. Про Шипова сказал:
— Или станет очень хорошим писателем, или перестанет писать.
А он и стал очень хорошим писателем, и переставал писать — на годы…
«НИКУДА НЕ УЙДУ»
У Ярослава Алексеевича складывался интересный круг общения. Он окончил институт, начал печататься и работать в литературных журналах. У него появилась семья, родился сын.
По-прежнему основным увлечением молодого писателя была охота. Он даже дом себе купил — старый-престарый — в Тарногском районе Вологодской области, в глуши, среди лесов.
Но был у него один вопрос. Возможно, после смерти матери и отца ставший ещё острее. Позже писатель сформулировал это так: «Душа по природе христианка, она просит своего…»
Ярослав Алексеевич уже читал Библию. И однажды приехал в Троице-Сергиеву лавру, чтобы побеседовать с батюшкой. Тот выслушал его и сказал:
— Подождите, подождите!..
Дал Шипову дипломную работу студента семинарии о заповедях блаженства. Через два дня Ярослав Алексеевич снова стоял перед батюшкой:
— Я понял, что до последнего дня буду набивать шишки, но из Церкви уже никуда не уйду.
Священник написал записку и направил Ярослава Алексеевича в Переделкино — принимать таинство крещения. Шипов начал воцерковляться. Подружился с лаврскими монахами.
К 1991 году Ярослав Алексеевич был членом Союза писателей СССР, редактором отдела прозы издательства «Современник», лауреатом нескольких литературных премий. У него вышло четыре книги: «Путешествие на линию фронта» (1981), «Шёл третий день» (1986), «Западная окраина» (1986), «Уездный чудотворец» (1990).
Наталия ГОЛДОВСКАЯ
(Продолжение следует)
16 января — 70 лет со дня рождения священника и писателя Ярослава Шипова