(Окончание. Начало в № 6)
Туруханский край, где в 1930—1932 годах отбывал ссылку святитель Афанасий (Сахаров), находится к северу от Красноярска, по Енисею. В поселении — всего восемь домов. Бедность страшная. Но владыка был доволен: он жил в отдельной комнатке. От духовных чад получал письма и посылки. Переписка с Александрой Ивановной Брайкиной завязалась у него регулярная.
РОДНАЯ
Не с каждым поговоришь о том, что самому дорого. Особенно — о стихах. Вероятно, Александра Ивановна была человеком в возрасте, хорошо образованным. Знала литературу, много путешествовала. Сначала в письмах он называл её глубокоуважаемой, но потом обращался иначе: «Родная Александра Ивановна».
Она жила в Коврове — то есть была из «законной» паствы епископа Ковровского Афанасия: «…я не знаю, чем и как благодарить мне Вас и других добрых людей. Знаю, что не только помощь, но и самая лучшая благодарность для христианина — молитва. Молюсь, всегда молюсь и благословляю и паству ковровскую и Вас в частности».
Владыка всегда шутил. С юмором отвечал он на вопросы о своём житье-бытье, ведь Александра Ивановна могла понять и оценить его шутки и шутливый тон: «В отношении питания, — по весне не было рыбы, но голоден не был. Теперь стала ловиться рыбка, и недели три мы питаемся довольно обильно, да какой рыбкой!.. Только стерлядками да мелкими осетрами, на щуку и смотреть не хотим. А теперь с первым пароходом получил все посылки…»
«Истребляю комаров беспощадно. А истинные-то подвижники нарочито выходили туда, где больше комаров, да ещё обнажались и в таком виде творили молитву, по окончании которой осторожно пёрышком, чтобы не раздавить, сгоняли кровопийц».
ТРУДЫ
Хозяйка домика часто отлучалась: то на рыбалку, то на охоту. И владыке Афанасию самому приходилось вести хозяйство. Он умел делать всё. Об этом вспоминал Сергей Иосифович Фудель. В 1923—1924 годах они вместе отбывали ссылку в Усть-Сысольске. Фуделя с невестой даже венчали в комнате святителя.
Сергей Иосифович писал: «Вскоре жена моя заболела… Он приходил, подметал пол, приготовлял пищу или приносил что-нибудь с собой, причём, я уверен, не забывал принести и что-нибудь сладкое, так как он сам его любил и всегда говорил с улыбкой: «Во-первых, я сам Сахаров, а во-вторых, все духовные должны есть побольше сладкого».
Но теперь владыка горевал, что хозяйственные дела занимают слишком много времени. Жаловался Александре Ивановне: «Досадно, что всё… отвлекает от давно начатой работы: составления «Всероссийского синодика», куда я впишу имена неканонизированных подвижников благочестия и других делателей и строителей Святой Руси».
«Мне Господь дал счастье ещё во время Собора 18-го года принять участие в составлении службы Всем русским святым. Её я и теперь исправляю и дополняю. Праздник престольный Всем русским святым я праздную в первое воскресенье Петрова поста и 16 июля (ст. ст)».
Всю жизнь он работал над этой службой, вносил поправки.
СКОРБИ
«Милость Божия буди с Вами, родная моя Александра Ивановна! — писал владыка в другой раз. — Всем сердцем соскорблю Вам. Я хорошо понимаю, как сугубо тяжело сознавать себя одинокой, находясь среди людей…»
Это ведь и его опыт.
«Но, видно, так Господу угодно испытывать Вас не только разного рода лишениями, но и этого рода скорбями. И в то же время, какое счастье для нас, какая милость Божия к нам в том, что Он помогает нам сохранять веру в Него, утешает нас надеждою будущих благ».
«Конечно, скорби остаются скорбями, невзгоды невзгодами. И верующий остаётся человеком. Естества уставы не всегда побеждаются для него, ибо не всегда это может быть полезно. Но для него надежда на Господа, упование жизни будущего века делает скорби и невзгоды наполовину легче».
Владыка опять вспоминает стихи: «И вот пример, конечно, и Вам хорошо известный, совершенно светского человека, который в минуту жизни трудную, по-видимому, неоднократно обращался не к людям, а к близ нас Сущему незримому Утешителю, и «С души как бремя скатится… и так легко, легко».
Это «Молитва» Лермонтова:
В минуту жизни трудную,
Теснится ль в сердце грусть,
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
И снова: «Напрасно Вы говорите о своей бесполезности. Для смирения полезно считать себя бесполезным. Но если Господь Вас оставляет ещё на земле в известных обстоятельствах и обстановке, значит, какую-то пользу Он видит от Вашего жития именно в Коврове, именно в тех условиях, в каких Вы находитесь… Ну, вот, хотя бы та польза, — что Ваши письма доставляют великое утешение мне, закинутому на чужбину…»
СМЕРТЬ МАТЕРИ
«Вам тяжело живётся во всех отношениях, — писал владыка Александре Ивановне Брайкиной, — в том числе и в материальном. Я в этом отношении гораздо лучше Вашего устроен, и я очень беспокоюсь о том, что Вы, ещё больше стесняя себя, посылаете мне.
Вы, конечно, не обидитесь, что на этот раз я так краток. Все мысли мои во Владимире, около моей страдалицы мамы. Усердно прошу всех знающих меня помолиться о ней».
До святителя ещё не дошла весть о том, что 16 ноября 1930 года его мать Матрона Андреевна Сахарова отошла ко Господу. Она тяжело болела, ослепла. Но рядом были заботливые люди.
Позже владыка благодарил Александру Ивановну: «Спасибо Вам великое за Ваше письмо, за сочувствие горю моему. Особенно же благодарю Вас за то, что и Вы подвиглись из Коврова на погребение моей мамы!.. Господь да воздаст Вам за любовь Вашу. Я не умею благодарить, но Господь видит, насколько я признателен и благодарен Вам».
Она прислала ему даже еловую веточку с гроба Матроны Андреевны.
Сын и мать были неразлучны до 1920-х годов, когда владыку начали арестовывать, ссылать. И вот теперь он вспоминал свою жизнь.
Матрона Андреевна воспитывала сына одна: отец его умер, когда мальчику был год. Владыка объяснял: «весь мир земной был для меня в покойной маме… Покойная мама любила рассказывать, как вскоре после смерти папы, когда она со мной жила в деревне в имении моей крёстной, у нас умерла кошка, оставив маленьких котят. Мама мне говорила: «Жалей их, Серёжа, они сиротки, у них мамы нет». Когда потом она как-то стала говорить мне: «Ты сиротка», — я запротестовал: «Вот котятки сироты, у них мамы нет, а я не сирота, у меня мама есть…» До сих пор я никогда не чувствовал своего сиротства, никогда в детстве не завидовал другим детям, имевшим отцов и матерей. Для меня достаточно было мамы, хотя в детстве мне приходилось с мамой скитаться по богатым родственникам… А теперь, когда мне самому уже далеко на пятый десяток перевалило, теперь я очень остро почувствовал своё сиротство, — ведь теперь у меня нет мамы…
Если для меня мама была всё, то ведь и для мамы я был всё. И как же тяжелы были её скорби и страдания душевные, когда меня у неё отняли. И надо только дивиться, как Господь до сих пор помогал ей нести данный ей крест, как до сих пор выдерживали её нервы… Ведь доктор давно говорил, что у неё не осталось ни одного здорового нерва. И до сих пор я как-то с Божией помощью благодушно переносил всякие невзгоды, даже когда мне особенно было тяжело, как, например, прошлое Рождество на Соловецком острове или во время этапа в Сибирь и в Красноярской тюрьме. Я никогда не унывал, не вешал голову, а по своей дурной привычке ещё всё шутил и посмеивался. Я страдал главным образом от мысли, как страдает моя мама от неизвестности обо мне. Теперь её страдания окончились, — она успокоилась, — она теперь «всё поняла», — но я как-то ещё болезненнее переживаю эти окончившиеся уже её страдания и без слёз не могу вспоминать о них. Окончившиеся страдания мамы и начавшееся моё сиротство… Не стыжусь я слёз, и кто осудит меня за них?.. Богу же благодарение за всё: и наказывает, и милует, и скорби попускает, и утешение посылает».
После смерти матери святитель начал свой фундаментальный труд «О поминовении усопших по уставу Православной Церкви». Посвятил любимой маме. Сейчас его книгу читают священники, монахи, миряне… А он сомневался, нужно ли это будет хоть кому-то.
УТЕШЕНИЕ
«Я уже, кажется, писал Вам, что по милости Божией имею возможность не только ежедневно совершать все службы, но даже и пока Литургию каждый день служу, — писал владыка Александре Ивановне. — Какое это утешение. Как это отрадно, что могу поминать и маму, и всех близких, живых и усопших, «в то время как великая предлежит и страшная Жертва». От какового поминовения, по учению нашей Православной Церкви, «превеликая бывает польза душам» поминаемых. Имею богослужебные книги, какое это сокровище и какое утешение — не только читать и перечитывать их, но даже и перелистывать…»
«Восторгаюсь нашими дивными церковными песнопениями… А ведь даже просто со стороны литературной, словесной» наше богослужение «заслуживает всякого внимания. Какая глубина мыслей, какое богатство содержания, какая красота изложения, какие потрясающие сопоставления и антитезы, какие оригинальные выражения, какое дерзновение, если не сказать иногда — дерзость. И как жалею, что до сих пор занимался многим другим, а до этого не доходил».
Святитель Афанасий очень хотел встретиться с Александрой Ивановной Брайкиной: «…так люблю я это изящное и красивое в прошлом. Так много хотелось бы мне расспросить Вас о Ваших путешествиях, — ведь я почти нигде не бывал».
Но, похоже, встретиться на земле им не удалось. В январе 1932 года владыку снова арестовали. До полного освобождения ему оставалось ещё 22 года.
ЮМОР ИЗ ЦАРСТВА НЕБЕСНОГО
Последние годы епископ Афанасий провел в посёлке Петушки — на территории Ковровской епархии. Был на покое, но со многими общался. Незадолго до смерти попросил келейницу:
— Ниночка, а к тебе у меня последняя просьба… Не оставляй меня здесь. Увези меня к моей любимой мамочке.
Святитель преставился к Богу 28 октября 1962 года. Похоронили его во Владимире — рядом с Матроной Андреевной.
Вскоре духовная святителя поздно вечером возвращалась домой. Она так устала, что решила: «Не буду читать вечерних молитв, сразу лягу спать».
Во сне ей приснился владыка. Брови сердито сдвинуты, глаза смеются. В руках — жёлтая лента. Он медленно развернул её. Там было написано: «Лентяйка».
«Замечательно то, — отметила женщина, — что в этом сне владыка был живой, со своим обычным юмором, умеющий деликатно, но чувствительно одёрнуть зазнавшегося зазнайку. И это было радостно».
Наталия ГОЛДОВСКАЯ