Дорогие читатели! Нашей газете исполнилось 25 лет. О встречах и открытиях этого времени рассказывается в новой книге Наталии Голдовской «А поговорить?..» Продолжаем публиковать отрывки оттуда (начало в № 7 за 2018 год).
ОДИНОЧЕСТВО
«Один, как перст!» — с горечью говорили наши предки. Неприятное это дело — остаться в одиночестве. Но одиночество бывает разным. Кто-то и в семье ощущает себя не понятым, отверженным.
— Действительно, бывает одиночество вынужденное и по самочувствию, — говорит протоиерей Сергий Резников из Успенского храма Красногорска. — Так вот, вынужденное одиночество надо использовать. Его ведь Бог даёт.
— Использовать — для чего?
— Чтобы понять своё духовное состояние и цель, к которой надо стремиться в жизни. И в нашем вынужденном одиночестве, и в монашеском отшельничестве человек сталкивается со своими внутренними проблемами, сложностями. То, что было раньше скрыто, вылезает наружу: злопамятство, уныние, какие-то ненужные воспоминания.
— В каком смысле — ненужные?
— В духовном: неполезные. В одиночестве мы начинаем прокручивать разные ситуации. Например, многие (в основном, женщины) жалуются, что им плохо, начинают ругать правительство, маленькие пенсии. Все их бросили, в церкви никто не помогает. Идёт такой ропот.
Когда мы на людях, всё это скрыто, настроение становится лучше. И забывается, что внутри есть какие-то не проявленные грехи. А тут они вылезают.
— И что делать?
— Правильно использовать это состояние и иметь соответствующий настрой. Мы ведь начинаем видеть скрытое внутри для того, чтобы избавиться от той грязи, которая поднимается со дна. Как в стакане воды с песком, когда мы покрутим в нём ложкой.
Многие люди считают, что они в Церкви становятся всё хуже и хуже, путая это состояние с видением греха.
— То есть?
— Если в Церкви живёшь искренней духовной жизнью, по-настоящему стремишься к Богу, то вряд ли становишься хуже (хотя не нам об этом судить). Зато начинаешь лучше видеть себя и замечаешь много больше, чем раньше. И одиночество, используемое как дар, позволяет человеку увидеть муть в глубине души и принести на исповедь.
— Звучит парадоксально: одиночество как дар.
— Любую ситуацию надо использовать как дар Божий. Обычно скорбные обстоятельства кажутся нам несчастьем, жизненным сбоем, от которого надо всячески отходить.
— Да, избавиться — и побыстрей.
— А для человека духовного это дар Божий, возможность проявить свою веру, те таланты, которые нам даны для спасения. У одного монаха был келейник, который его бил, отнимал хлеб. И в единственный день, проведённый без этого келейника, монах не благодарил Бога за отдых, а говорил: «Время прошло даром, я ничем для Тебя, Господи, не поработал!»
Любую ситуацию Бог даёт нам во спасение, смотрит, как мы будем себя вести. За нею стоит Он. Об этом хорошо говорится в молитве преподобного Серафима Вырицкого «От Меня это было». И если мы будем смотреть на жизнь немножко сверху, с духовной точки зрения, всякие обстоятельства нам пойдут на пользу. Поговорка: «Что Бог ни даёт, всё к лучшему», — очень реальная.
— Согласитесь, непросто остаться один на один — с собой.
— Да, с какой-то пустотой. Нам бывает плохо, мы боимся этого состояния. Взором, обращённым внутрь, видим, сколько там всякой дряни.
А монахи-отшельники стремятся к одиночеству, потому что в этом состоянии имеют возможность отбросить всё, что мешает приблизиться к Богу. Они тоже остаются со всеми своими грехами. Много свидетельств этому есть в житиях святых. Преподобных Сергия Радонежского, Серафима Саровского и многих других в отшельничестве преследовали бесы. Потому что один на один с бесами вылезают все наши отрицательные душевные качества.
Многие спрашивают: какой смысл в отшельничестве? Мало есть, мало спать.
— Так какой?
— Во-первых, увидеть, что мешает человеку стремиться к Богу.
— Опять же свой грех.
— А во-вторых, отбросить всё, чтобы появилась вертикальная центростремительная, ведущая к Нему. В земной жизни нас всё отвлекает от Бога. И я хочу прочесть один кусочек из притчи святителя Николая Сербского «Земля недостижимая». Там рассказывается о сербском капитане Спасе Спасовиче.
— Интересно.
— «Темнота не мешала Спасу. С тех пор, как он оказался в неволе, капитан полюбил мрак и едва мог дождаться ночи, чтобы остаться в темноте и тишине наедине со своими мыслями. Своим самым близким друзьям он признавался, что ночь ему мила, как любовь матери. Мрак приносил свободу, невозможную днём, возносил над временем и пространством. Темнота скрывала тюремные стены, поглощала границы между странами и народами, границы между прошлым и будущим, прятала его тело от глаз и оставляла ему только душу. И он мог беседовать сам с собой без свидетелей. Тьма возносила его в небесные дали, откуда люди казались ему лучше, чем днём, вызывали жалость и соучастие. А соучастие украшает и людей, и всякую живую тварь под небесами. О блаженство ночи! О благословенная тишина! Не спеши, заря, не занимайся, день! Во мраке он был среди наилучших собеседников и без людей. Его самым лучшим и самым великим Собеседником был Господь».
Вот выражение того, почему стремились к одиночеству подвижники, которые хотели быть ближе к Богу.
— Тут осознанное одиночество. А бывает, как вы сказали, одиночество по самочувствию, когда у человека вроде бы есть близкие.
— Это ситуация очень частая. Например, существует много противоречий между взрослыми детьми и родителями. Скажем, невестка начинает напряжённо относиться к матери мужа, даже не пускает её к внукам. Бабушки страдают, стараются не вмешиваться в жизнь детей, быть ласковыми, немногословными. И ничего не помогает. Они чувствуют одиночество.
И опять же это надо воспринимать с духовной точки зрения. Господь даёт нам такую проблему для испытания веры и научения.
— Чему?
— Прощению родных детей. Потерпим что-то — и это способствует искуплению наших грехов. Ни в коем случае не надо оправдывать плохие поступки. Вещи нужно называть своими именами. Но дальше мы не должны совершать ошибок, осуждая людей или унывая, отчаиваясь. Наоборот, следует молиться за них и за себя. Всегда — за них и за себя.
— Почему?
— Потому что в отношениях участвуют минимум две стороны. И здесь Церковь — наша великая помощница. В ней человек никак не одинок, всегда имеет возможность беседовать с Богом, получать ответ, поддержку, укрепление, утешение.
Часто в храм приходят именно за этим. Уже потом начинается духовный рост и понимание: не свою волю надо стремиться исполнять, а Божию. Цель человеческой жизни в этом.
В Церкви мы молимся сообща — и эта молитва сильнее, чем индивидуальная. Молимся о том, чтобы Господь дал нам правильное понимание любой жизненной ситуации, чтобы мы получили от неё духовную пользу.
Часто люди не чувствуют этого и начинают раздражаться: «Я хотел помощи, а её нету!» Наша слабость в том, что мы действительно плохо чувствуем беды соседа, стоящего в храме рядом с нами. Не оказываем элементарной помощи друг другу, особенно духовной — помолиться.
— Её больше всего не хватает!
— Но постепенно (я сужу по нашему храму) приход преобразуется в общину: появляется что-то общее. Люди начинают узнавать друг друга, спрашивать, как дела, какая семья, какие беды. Хотя далеко не всё можно открыть. Просят помолиться за них в трудных ситуациях.
Начинается живое общение, как в семье. Приходская семья начинает строиться изнутри.
— Община, общение, общее… У нас недавно был такой случай. К Чаше подошла женщина, назвала своё имя — не христианское. Священника это насторожило. Батюшка спросил, исповедовалась ли она. Оказалось, нет. И одна прихожанка довольно громко сказала: «Какой великий грех — подходить к Чаше без исповеди!» А другая ответила: «Ну какой же это грех? Она же не знала». И люди отозвались именно на это: «Она же не знала!» Стали провожать женщину к исповеди.
— Это, кстати, два типа реакции. Первый — ближе к осудительности, а второй — к помощи. Очень важно помогать друг другу в любой ситуации. Особенно человеку, который нам что-то неприятное делает. В первую очередь — молиться, чтобы он перестал грешить. И молитва никогда не бывает втуне. Может быть, она не сразу даст какой-то видимый результат, но Бог всегда слышит всякое слово, даже не вслух сказанное.
— Отец Сергий, есть такая старая песенка про одиночество вдвоём. Когда муж и жена — порознь.
— И это очень часто является причиной не просто ссор, но даже распадения браков. В современной жизни утрачено таинственное, мистическое понимание брака как малой церкви. Муж должен любить жену, как Христос — Церковь. И тогда он имеет духовное и нравственное право быть главой семьи.
К сожалению, часто муж стучит кулаком по столу и требует подчинения, как полицейский. Причём его никто не уполномочил на это. Он сам себя назначил.
—Тут есть выход?
— Конечно. Мужчина должен учиться правильно отвечать за семью перед Богом. Ведь руководить вообще и руководить семейной жизнью — значит нести ответственность перед Творцом. Это царское место.
— Так откуда берётся одиночество вдвоём?
— Мы с самого начала неверно строим семью. Нет стремления к единству, потому что семья основана, к сожалению, на плотском и душевном стремлении друг к другу.
— Разве этого мало?
— Бог благословил то и другое, но без духовного единства всё высыхает, распадается. Влюблённость держится несколько месяцев — и потом улетучивается. А христианская любовь, может быть, менее эмоциональна, но она предполагает глубокую внутреннюю общность. И соединяет людей не просто до конца этой жизни, а в вечности.
— Можно изменить ситуацию на стадии одиночества вдвоём?
— Безусловно. Я знаю много хороших семей, которые были близки к распаду, но приход супругов в Церковь этот процесс остановил.
— Обоих супругов?
— Начиналось, как правило, с одного. А потом тактично, мудро, с пониманием этот человек приводил в храм свою вторую половину. Причём к тому же духовнику. Так легче исправлять ошибки.
А в семье особенно остро ощущается одиночество. Потому что оно — с самым близким человеком.
— Удивительно, но и дети иногда чувствуют себя одинокими — при маме и папе.
— Это происходит от неправильного воспитания. Нам необходима элементарная педагогическая образованность. И уже к ней надо добавлять христианскую духовную составляющую. Но это труд. Приходится воспитывать прежде всего себя. Знаете, по какому принципу? Объясняешь, объясняешь — и сам поймёшь (улыбается).
— Отлично!
— Семья становится единством мужа, жены и детей, когда родители дают себе возможность потрудиться, книжки почитать, узнать опыт других, помолиться, чтобы Бог научил правильно реагировать на поступки близких.
И ещё. Мы считаем, что надо учить ребёнка слушаться. А распоряжаться своей свободой не учим. Но ведь это самое главное. Рано или поздно он становится сам себе хозяином. Слушаться уже некого, а распорядиться свободой — не может. Не знает, где добро и зло, правда и ложь, хорошее и плохое.
Дети не ощущают себя одинокими, если чувствуют единство семьи, помощь взрослых — и не сверху вниз, а дружескую. Надо тонко различать, где им приказать и добиться безусловного послушания, а где проявить уважение к свободе ребёнка.
— Это действительно непросто.
— Я помню, мальчик очень хотел купить себе красные замшевые ботинки, а нужна была обувь на дождь. Как отец ни говорил ему, что они будут промокать, он капризничал и требовал своё.
Тогда отец решил пожертвовать деньгами, сказал: «Хорошо, давай купим тебе ботинки, которые ты хочешь!» И на следующий день при хождении по лужам они насквозь промокли. Сын сам увидел, что был не прав и, конечно, по-другому стал относиться к советам родителей.
— Но мы продолжаем разговор об одиночестве.
— Из книги о преподобном Силуане Афонском видно: самые тяжёлые страдания он испытывал не от физических перегрузок и болезней, а от чувства покинутости Богом. Ему казалось, что Господь никак не откликается на его молитву.
И когда он ощущал себя совершенно одиноким и почти кричал от душевной боли, Христос вышел из иконы и утешил его каким-то словом. Чувство покинутости мгновенно ушло.
— Преподобный Силуан говорил, что сгорел бы от Божественной любви, если бы Господь задержался рядом с ним.
— Да-да! В подобные моменты важно не отчаяться, а быть уверенным: «Господи, я знаю, что Ты меня можешь спасти!» Это относится ко всем нам.
— И к тем, кто оказывается в самом тяжёлом одиночестве — в старости?
— Оно часто застаёт нас врасплох, особенно при потере близких. И надо просто выдерживать это состояние, ведь Бог не оставит, всегда поддержит. Ему виднее, когда и как.
Иногда нам полезно что-то понять, связанное со смертью близкого человека. Ведь мы порой больше жалеем себя, чем его. Это мы лишены объекта своей любви, его заботы, внимания.
— Всё так. Но боль остаётся болью.
— И тут полезно пересмотреть свои взгляды на жизнь. В такой момент Бог даёт нам без суеты, которая сразу отходит на задний план, подумать: а Кто дал нам жизнь? как прожить оставшееся время? каков смысл жизни? что за её пределами?
Многие люди, отвергавшие Бога и считавшие, что это они сами всего достигли, на пороге смерти совершенно пересматривают свои взгляды. Никогда нельзя говорить: «Всё, этот человек погиб, ведь он был безбожником!» В последний момент в его сердце могут происходить такие процессы, свидетель которых — только Господь.
— А ведь это несомненно!
— Одиночество в старости надо использовать, образно говоря, чтобы прорваться сквозь душевную сферу — к Богу. У нас очень сильна душевная закрытость. Мы часто строим жизнь без духовной составляющей.
Для нашего поколения Булат Окуджава был символом ухода от плохой действительности, и всё недовольство жизнью сладко растворялось в его душевности. Он действительно писал замечательные песни.
— И сохранял в человеке — человеческое.
— Но мне было жалко, что он никак не прорывался сквозь душевную оболочку к Богу. Правда, в конце концов, прорвался — и крестился.
— На смертном одре.
— Пример подобного прорыва был и в моей жизни. Я прочитал стихотворение Бориса Пастернака «В больнице».
— Вы тогда тоже лежали в больнице?
— Да. Пастернак — и душевный, и духовный. Там есть такие строчки:
«О Господи, как драгоценны
Дела Твои, — думал больной, —
Постели, и люди, и стены,
Час смерти и город ночной.
Я принял снотворного дозу
И плачу, платок теребя.
О Боже, волнения слёзы
Мешают мне видеть Тебя.
Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук Твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень, в футляр».
Замечательный прорыв! Явный. И одиночество — это та ситуация, в которой он может совершиться. Владыка Антоний Сурожский называет его встречей.
— Точнее не скажешь.
— Мы с матушкой Натальей, моей женой, видели в 80-х годах фильм о преступнике, который убил двух людей ради обогащения. До суда он просидел год или два в камере-одиночке. И пересмотрел все свои жизненные устои.
В фильме он говорил: «Я знаю, что меня приговорят к смерти. И воспринимаю это совершенно по-другому, чем раньше. Я сейчас люблю всех, и своих палачей тоже. Мне открылся Бог».
Меня тогда это взволновало. Господь дал этому человеку одиночество, чтобы в последние дни он понял, для чего и как надо жить.
— Но из ваших слов получается, что общение с другими — не всегда хорошо?
— Мы стремимся к нему, но одиночество нам тоже необходимо. Не глобально, как правило. Просто хочется побыть одному. Почти у каждого человека есть эта потребность. Наедине с собой отходит всякая суетность. Полезно заглянуть в себя, пересмотреть свои реакции на события, которые были в течение дня. Помолиться спокойно.
Нужно понимать пользу одиночества. И мне всегда жалко людей, которые боятся на секунду остаться одни. Конечно, человек — создание общественное. Святые отцы даже монахам не советовали раньше времени стремиться к отшельничеству. К нему надо быть готовым. Бог должен стать главным в жизни.
— Из нашего разговора напрашивается вывод, что одиночество даётся сильным личностям.
— Да, Бог зря ничего не даёт. Он доверяет человеку побыть в этом состоянии. Причём вынужденное одиночество — не прекращение общения. Можно говорить по телефону, писать письма, читать книжки. По телевизору мы «съедаем уже съеденную пищу», а когда читаем, то останавливаемся, думаем, мысленно отвечаем на какое-то замечание. Этот разговор одного человека с другим, читателя — с писателем, без пространственных и временных расстояний, помогает переносить одиночество.
— Что ж, подведём итоги?
— Причины, по которым мы чувствуем себя одинокими, очень разные: собственный эгоизм, психические сбои, не сложившаяся жизнь, старость, потеря друзей. И тут важно не роптать, а использовать ситуацию для того, чтобы приумножить спасительный талант.
ПТИЦЫ
На вечерней службе рядом со мной оказалась маленькая старушка с яркими синими глазами. Очень дружелюбная, улыбчивая. Нос у неё был похож на птичий клювик. Поэтому я назвала её птицей.
Запели Богородичную песнь: «Величит душе Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе, Спасе Моем…». Птица моя так пела, что я вернулась домой, открыла молитвослов — и начала учить эту молитву…
Батюшка предупредил меня: в храме не надо делать резких движений. И вообще в жизни — не спешить. Всё придёт постепенно. Вот постепенно мы и познакомились с матушкой Александрой. Так зовут мою птицу. Ей под 90 лет.
Это настоящая церковная бабушка — человек, верующий с детства и вере не изменявший. Её советы были с лаской, опытом — и пользой. Когда у меня случались крупные неприятности она говорила:
— Закажи молебен Спасителю, Богородице и Ангелу-хранителю!
Помогало безотказно. Душа успокаивалась, укреплялась — и уже могла принять и пережить испытание.
Однажды матушка Александра познакомила меня со своей сестричкой Аннушкой. Той — под 80.
— Она старшая, — говорила о сестре матушка Анна. — Приходится слушаться…
И тяжело вздыхала. Как же я её понимаю! Хотя наше послушание — чистой воды теория. Но сама мысль о нём тяжела, как шапка Мономаха.
Мы встречались то в храме, то на улице.
— Как хорошо! — благодарно радовалась старшая Александра. Её синие глаза сияли. — И одеты, и обуты, и не голодаем. А тут ещё гуманитарную помощь дали!
Я училась у неё этой благодарности Богу. А она совала мне какой-нибудь пакетик: бери! Эти две сестры всегда хоть чем-нибудь, да угощали других.
— Ой! — радовалась младшая Анна при встрече. И тут же открывала сумочку: — На, возьми блинков! Александра пекла. Она у нас специалист по постным блинам.
— А вы?
— А я — по скоромным! — и Анна довольно улыбалась. Сразу видно: специалист отличный. — Приходи к нам в гости после поста, попробуй!
И я пришла. Младшая Анна сразу захлопотала по хозяйству. А мы со старшей Александрой уселись на диванчик и разговорились. Оказывается, сёстры приехали в Москву из Рязанской области. У них была большая верующая семья. Александра работала в трамвайном депо, следила за состоянием рельсов. До войны, в войну и после.
— А Анечку в 17 лет на фронт забрали, — рассказывала она. — Командир хотел её домой отпустить — совсем же ребёнок, а она отказалась. Раз уж призвали — так призвали. Видишь вон ту иконку Иоанна Предтечи? Это ей на фронте начальница отдала. Иконка-то бумажная, её в карманчике на груди носили. Это мы уже потом на дощечку наклеили.
Матушка Анна заглядывает в комнату.
— Про икону расскажите! — прошу.
— Да это начальница у меня была. Говорит мне: «Возьми икону!» Я взяла.
— А чем ей икона помешала?
— Да замуж она собралась. Не по-хорошему. Он женат был. Так ничего у них и не вышло. Только вроде сговорились — и убило его. На мине подорвался.
Оказывается, Анна была сапёром. Мужчины разминировали противотанковые мины, женщины — противопехотные. Считалось, что это легче.
— Чего там только не было! — машет рукой Анна. Видно, вспоминать ей не хочется. — И погибали, и груди отрывало… Командир у нас очень хороший был. Берёг нас…
— Раз приезжаем к Белорусскому вокзалу, — вспоминает старшая Александра. — И что-то мы там задержались. Говорю напарнице: «Дай погляжу, может, сестричку встречу!» Тогда поезда приходили с войны, солдаты домой возвращались. Иду, смотрю. Мимо меня проходит девушка, а её окликают: «Аня Володина, вернись, сфотографируемся!» Смотрю: это ж моя Анечка! А я не узнала.
Анна всплеснула руками:
— Что мы тут говорим?! Человека накормить надо!
На столе — её фирменные блины.
— Ну как? — спрашивает она.
— О-о-о!!!
Мы фотографируемся на память. Сначала я снимаю сестёр. Потом младшая с фронтовой решимостью снимает нас со старшей…
Время идёт. У матушки Александры всё хуже ходят ноги. У матушки Анны всё больше болит сердечко. И, наверное, в этом году они будут встречать Пасху дома — у телевизора.
— Христос Воскресе! — скажет Патриарх, обращаясь и к ним тоже.
— Воистину Воскресе! — ответят два голоса, два сердца, две жизни.
А потом к ним приедет отец Пётр — причащать старых прихожанок. На столе появятся фирменные блины…
Помоги им Бог дожить до Пасхи!
Я НЕ ТЕБЕ ГОВОРИЛ
Пришёл авва Серапион навестить преподобного Марка Афинского. Тому было 130 лет. 95 из них он прожил в пустыне, на высокой горе у моря.
Сидят святые, беседуют. Старец Марк спрашивает:
— А есть ли в мире люди, творящие чудеса, как в Евангелии обещано: «если будете иметь веру с зерно горчичное и скажете горе сей перейти отсюда туда, и она перейдёт».
Тут гора сдвинулась и направилась в ту сторону, куда указал преподобный Марк. Авва Серапион упал от страха. А Марк сказал горе:
— Я не тебе приказывал сдвинуться с места, а с братом разговаривал.
Потом спросил авву:
— Ты разве такого никогда не видел?
— Нет, отче, — ответил тот.
— Горе земле! — воскликнул преподобный Марк. — Потому что христиане только так называются, а на деле не христиане.
С тех пор авва Серапион повторял:
— Мы только на словах называемся христианами!