Семь лет прошло, как преставился к Богу архимандрит Кирилл (Павлов). Его называли всероссийским духовником. Человек он был тихий, светлый. Прошли годы — и по-прежнему нужны людям его негромкие слова о вере. Слова жизни.
Много лет батюшка болел и не разговаривал. Келейницы слышали: он сказал перед тем, как замолчать навсегда:
— Смириться… надо смириться до конца.
И самые последние слова:
— Каждый должен заниматься своим делом.
Это похоже на завещание нам: смиряться и заниматься своим делом.
Протоиерей Георгий Бреев хорошо знал отца Кирилла. Когда отец Кирилл умер, я предложила отцу Георгию:
— Давайте запишем ваши воспоминания о нём!
И мы записали.
20 февраля отошёл ко Господу архимандрит Кирилл (Павлов). Весть эта быстро облетела все концы земли. У него было много духовных чад, особенно среди священнослужителей.
Прожил отец Кирилл 98 лет — почти век. Последние годы очень страдал, был прикован к постели. И знавшие его искренне сказали:
— Батюшка, дорогой, слава Богу, что ты уже прошёл этот трудный путь болезни!
В 1946 году он поступил в семинарию. Её только что открыли в Новодевичьем монастыре — и лейтенант Иван Павлов пришёл туда прямо из армии, ещё в военной форме.
Призвание у него было монашеское. Он определился в Троице-Сергиеву лавру, нёс разные послушания. Потом стал духовником братии и тех, кто тянулся к монастырю.
У нашего знакомства с отцом Кириллом была такая предыстория. С пятнадцати лет я работал на Московском шарикоподшипниковом заводе. Там нашлись люди, которые дали мне Евангелие, помогли креститься. И крёстная познакомила меня с церковными людьми — верными духовными чадами отца Кирилла. Они уже тогда рассказали ему обо мне. А позже сообщили, что я поступил в семинарию. Это было в 1960 году.
Духовные дарования батюшки к тому времени проявились во всю силу. Я чувствовал его доброе, отцовское, покровительственное отношение. Отец Кирилл всё знал о моей жизни — и был очень внимателен ко мне.
В семинарии нам давали стипендию. Но, чтобы себя обеспечить и не просить денег у родных, я поступил в монастырь работать на просфорне. Вставал рано — в пять часов, трудился, а потом к девяти часам шёл на занятия. Довольно быстро мне примелькались лица всех лаврских монахов. Но главное — можно было по приглашению отца Кирилла зайти к нему в келью, решить насущные вопросы, исповедоваться.
Уже священником я понял: причащаться надо как можно чаще. А студентами мы редко приступали к Чаше. То ли такой возможности не было, то ли необходимости. А исповедоваться хотелось почаще.
Наверное, год или два мы, студенты, не задумывались о духовном руководстве. Наконец возникла потребность иметь духовного отца. Отношения с батюшкой были доверительные. Но я ещё не знал, то ли мне пойти в монахи, то ли поступить в Академию и стать священником. Всё собирался, но так и не решился сказать ему:
— Батюшка, будь моим духовным отцом.
Впоследствии я стал духовным сыном схиигумена Саввы (Остапенко) — и ездил к нему в Псково-Печерский монастырь несколько раз в год. Но с отцом Кириллом духовная связь не прекращалась.
Наверное, все студенты его уважали. В Троице-Сергиевой лавре он нёс тогда послушание казначея. Никаких денежных сбережений у нас не было, и мы шептали друг другу:
— А ты сходи к отцу Кириллу, скажи ему, что у тебя ботинок нет (или пальто).
И батюшка всегда находил какую-то лепту. Он любил молодёжь, говорил:
— Вы приходите, приходите…
Воспоминания об отце Кирилле светлые, благодатные. Когда я принял сан, то пришёл однажды к нему и сказал:
— Вот видите, батюшка, меня уже сделали священником — а наперсного креста нет.
— А, сейчас, подожди!
И вынес два креста — причём с украшениями. Я говорю:
— Батюшка, да мне нужно первый иерейский крестик — скромный, не наградной.
— Бери-бери, это тебе моё благословение — и ты до них дослужишься.
Лет через пятнадцать-двадцать стал я носить эти кресты — и всегда ношу Великим постом и на Пасху. Это память о нём.
Раньше машин не было, мы садились в электричку — и ехали в Троице-Сергиеву лавру. Я любил Иисусову молитву, читал по дороге. Иду к лавре — и чувствую в сердце смущение, словно какая-то тягота навалилась. Думаю: «Неудобно в таком состоянии показаться отцу Кириллу».
Вхожу в лавру, а навстречу — батюшка. Я перебираю чётки в кармане, но не могу прогнать дурных мыслей.
Отец Кирилл подходит ко мне — открытый, простой, светлый. Смотрит на меня, покачивает головой и говорит:
— Да, бес крепко закрутил!
И добавляет:
— А ты не бойся!
Он сразу понял, что для меня это внове — и объяснил, отчего бывает такое состояние. Я ведь тоже предполагал, что тут духовная брань, но мне такая версия казалась неестественной: еду в святое место.
С теми же «вывихами» я приезжал к отцу Кириллу и в Переделкино. А он:
— Ну, чего ты? Чего ты? Что ж не преодолеваешь то, в чём каялся? Всё тебе дано.
Он видел внутреннее состояние человека — и просто объяснял:
— Давай, вылезай из этого.
У нас всегда был духовный, душевный контакт. Я помнил о нём, молился. Многие его духовные чада стали моими друзьями. Чтобы быть поближе к батюшке, они даже поменяли московские квартиры на загорские.
Иногда я задавал ему вопросы через друзей, иногда сам приезжал. Однажды поисповедовался, а он говорит:
— Вот тебе деньги…
— Батюшка, да у меня вроде есть.
— Нет, тебе нужно будет… Нужно будет… Но не говори, откуда они.
А среди моих духовных чад была одна студенческая семья. Возвращаюсь я из лавры — и приходит ко мне молодой супруг, очень расстроенный:
— Если послезавтра не заплачу деньги, не получу квартиру…
Помолились мы с ним — и отдал я ему эту сумму. Он всю жизнь был благодарен. И лишь много лет спустя узнал, откуда взялись средства.
Каждый священник ищет для себя правильный духовный путь. Конечно, я читал Священное Писание, святых отцов, конспектировал, обдумывал. Как-то приезжаю в Троице-Сергиеву лавру. Батюшка встречает меня и говорит:
— Отец Георгий, сейчас наше время. Нам надо настолько упрощаться, чтобы быть, как дитя, — по простоте, чистоте, открытости ко всему…
Он сказал — и так это было мне созвучно! Я понял, что духовная жизнь состоит не в достижении каких-то богословских вершин, особых способностей. У священника — работа с народом. И нам нельзя терять простоту, открытость, — всё то, что свойственно духовному человеку.
Конечно, нужно молиться, соблюдать посты, не оставлять священнического правила, но не налагать на себя никакого подвижничества. А основное — помнить, что ты идёшь нужным путём. И другой путь тебе или не годится, или будет не по силам.
Сделал я этот вывод — и понял, что отец Кирилл сам всё это прошёл. Поэтому он никогда не возмущался, в нём всегда был внутренний свет, тишина. Глаза ясные, открытые. И этим своим образом батюшка больше всего воздействовал на человека. Смотришь на его лицо — и говорить не надо. Тихий голос, тихие слова, но скажет маленькое слово — и оно ложится на душу, понимаешь, что тебе надо.
В 1990-е годы, казалось бы, открылись все возможности для верующих. Но очень многие священники спотыкались на том, что выбирали гордыню, высокий полёт. Увлекались младо-старчеством — и начинали учить, наставлять людей, а себя изнутри не созидали. Детская кротость, детская простота — вот чего нужно искать.
Я очень благодарен отцу Кириллу. Светлая ему память! В сердце моём он останется родным, близким человеком до конца жизни.
Осталось только добавить, что отца Георгия наградили правом ношения двух наперсных крестов. Отец Кирилл прозревал это, когда подарил ему два креста с украшениями и сказал:
— Бери-бери, это тебе моё благословение — и ты до них дослужишься.
Наталия ГОЛДОВСКАЯ
9 марта — вселенская (мясопустная) родительская суббота. День поминовения усопших