Мы проводили целые дни на моторках в поисках рыбы, а встречались только за обедом и ужином. Обычно они слегка опаздывали, но деликатно, совсем немного.
Первым в кают-компанию заходил глава семейства: коренастый мужчина преклонных лет. Следом — супруга под стать ему: невысокая, крепенькая, такая же серебристо-седая. За ними — зять, дочка, подруга дочери и, наконец, муж подруги. Все поочерёдно желали мне приятного аппетита и чинно рассаживались. Старики ели, не поднимая глаз, молча, сосредоточенно. Вилками и ложками действовали в столь единодушном согласии, что последний глоток чая получался у них одновременно. Промокнув губы салфеткой, они вставали и, пожелав остававшимся приятного аппетита или спокойной ночи, уходили в каюту.
У зятя то и дело звонил телефон, и начинался интереснейший разговор о тонкостях исполнения фортепианных пьес Гуммеля, Франка, Герольда, Филда и еще каких-то композиторов, о которых я прежде слыхом не слыхивал. Добиваясь нужной нюансировки, зять напевал отдельные музыкальные фразы, повторяя их неоднократно. Похоже, он был преподавателем серьёзного заведения. Третий мужчина был тих, молчалив и малозаметен. Зато подружки болтали безостановочно.
Их разговоры позволили мне предположить, что вся компания, за исключением, пожалуй, музыканта, познакомилась в каком-то закрытом городе. Несколько лет назад отец — человек явно авторитетный — переехал с семьей в Москву, где дочь его вышла замуж. Подружка оставалась на прежнем месте, а её благоверный занимался там же чем-то компьютерным. И вот они съехались, чтобы отдохнуть в дельте Волги на маленьком теплоходе, переделанном из речного трамвайчика: теперь в нем были каюты. И новообращённая москвичка без устали выясняла про общих знакомых:
— А Танька Романова как?
— Нормально. Муж — компьютерщик, двое детей.
— А Милка Девяткина?
— Ходит к ней пожилой мужичок…
— Постоянный?
— Даже не знаю. Вот Катька Сухоцкая мается: то один, то другой, то третий — и всё без толку, не везёт. И девка красивая…
— Не располнела?
— Пока в форме — сорок шестой размер.
Беседы эти текли и текли за каждой трапезой: «А Нинка?.. А Лариска?.. А Райка?..».
Иногда воспоминания усложнялись:
—А эту помнишь: до седьмого училась у нас, а потом перешла в другую школу? Забыла, как её…
—У которой в первом классе был голубой бант?
—Не голубой — бирюзовый.
—Ну, бирюзовый, в крупную клетку, да?.. Любаша Тихонова. По мужу —Пенькова. Развелись — пил страшно. Теперь одна сынишку воспитывает.
Однажды жена музыканта стала рассказывать, как они ездили в Австрию слушать разных замечательных исполнителей.
— А ностальгией ты не страдала? — поинтересовалась подруга.
И тут впервые к разговору присоединился отец семейства:
—Ностальгия, барышни, это мужское свойство, — сказал он, не поднимая глаз от рыбной котлеты.
—А наше — что? — спросила дочка с детской кокетливостью.
—Ваше — замуж.
—И все?
—Замуж, замуж и замуж, иначе вы как собачонки бесхозные.
—А рожать детей? — присоединилась подруга.
—Дело хорошее, но сперва — замуж.
—Некоторые женщины утверждают, что и без мужей им вполне комфортно, — продолжала подруга.
—Врут или нездоровы.
Жена его никак не реагировала на происходящее — даже бровью не повела. Закончив ужин, по обычаю, одновременно, они пожелали всем доброй ночи и, не поднимая взоров, ушли.
Капитан теплохода был моим давнишним приятелем — я знавал его ещё молодым, когда он ходил на «Ракете» с подводными крыльями. Поинтересовался у него насчет компании.
—Папаша-то академик, — сказал капитан, — по атомной части. Он в здешние края много лет ездит — наши мужики его знают. Говорят, раньше останавливался только на брежневской базе и рыбачил с охранником, а теперь учёные эти никому не нужны.
—А что, — спрашиваю, — он такой замкнутый, а жена его вообще молчит?
—Старая закалка — привыкли к секретной жизни. А по мне — компания замечательная: не напиваются, не хулиганят, с теплохода не прыгают. Я же обещал тебе, что люди будут приличные!.. Насчёт рыбалки, конечно, не все… Академик, понятное дело, профессионал. Жена не ловит, но постоянно при нём: у него хворей без счёта, а она врач, следит за ним неотрывно. Если ей что не понравится, сразу ему какую-нибудь таблеточку или укол. А когда он чего-нибудь выловит, она радуется как дитя. Пятьдесят лет вместе, представляешь? Он баб по кочкам несёт — дым коромыслом, а её — ни-ни, даже голоса никогда не повысит. Зятёк — тот рыбачит неплохо, с увлечением, хоть и блажит в телефон. Дочка тоже умеет — отец ещё с малолетства её пристрастил. А третья пара совсем никудышная. Мужик съездил разок — не понравилось, теперь сидит безвылазно у компьютера. Жёнка ругается: ей этот компьютер и дома уже опротивел, хочет рыбу ловить. Может, захватишь её с собой?.. Спиннинг у них какой-то есть — пусть кидает. А она тебе будет леску в поводки продевать — ты же, поди, не видишь. Завтра утречком порыбачите, лодки пришвартуем и спустимся километров на пять пониже — где-то ведь должен быть судачок.
Оставшиеся до конца недели дни женщина путешествовала со мною. Выловленная рыба, что большая, что маленькая, приводила её в состояние такого восторга, какого я за долгую жизнь не встречал. Иногда я даже откладывал удилище, потому как наблюдать за проявлением столь значительных чувств было куда притягательнее, чем таскать жерехов и окуней. Однажды она, словно рассуждая сама с собой, обронила:
— А вообще академик прав: нам главное — замуж, и почти всё равно, за кого.
Помолчав, добавила:
— Я вон выскочила и страдаю теперь: мы друг другу совсем чужие. Но двое детей, и маяться так до самой смерти.
Мне казалось, что брак подруги её более гармоничен, и я сказал ей об этом.
— Да что вы, — махнула рукой, — муж помешан на классике, а она классику на дух не переносит — ей джаз или рок подавай. Но первое время, чтобы охмурить, ходила с ним на концерты, хотя и плевалась потом. Ну, выскочила. И до сих пор плюётся, хотя на концерты уже не ходит.
— А родители? — спросил я.
— Это другое дело. Я ведь их с детства знаю, и они всю жизнь как единое существо. Хотя характеры непростые. Что-то в людях теперь поменялось. Я как-то спросила, и академик ответил, что поменялось совсем немногое. «Раньше, — говорит, — пели: «Мне в холодной землянке тепло от моей негасимой любви», а теперь поют: «от твоей», вот и вся разница».
Когда рыболовный тур закончился, теплоход возвратил нас в городскую действительность. Пройдя регистрацию, мы ждали посадки на самолёт. Музыкант, стоя у окна, не отрывался от мобильного телефона, напевая время от времени обрывки мелодий. Красивых мелодий, а значит, девятнадцатого столетия. Или восемнадцатого. Компьютерщик сидел с ноутбуком на коленях и напряжённо вглядывался в экран. Родители были, как всегда, рядышком и не поднимали задумчивых глаз. А подруги всё щебетали, слышалось только: «Постоянный?.. Разведён?.. Часто встречаются?..»
Протоиерей Ярослав ШИПОВ