Часть 3
У Чехова в ялтинском доме был гость — писатель Иван Алексеевич Бунин. Они заговорили о крёстных отцах.
—Вас крестил генерал Сипягин, а вот меня купеческий брат Спиридон Титов, — сказал Антон Павлович. — Слыхали такое звание?
—Нет.
И Чехов показал Бунину метрическое свидетельство, выданное Таганрогской соборной церковью:
«1860 года месяца Генваря 17-го дня рождения, а 27-го крещён Антоний, родители его: таганрогский купец третьей гильдии Павел Георгиевич Чехов и законная жена его Евгения Яковлевна, восприемники: таганрогский купеческий брат Спиридон Титов и таганрогского третьей гильдии купца Дмитрия Сафьянопуло жена».
ЯЛТИНСКИЙ МАРКСИСТ
В Ялте Антон Павлович поселился в 1897 году. У него развивался туберкулёз. Через год умер отец Чехова. Теперь писатель мог продать усадьбу в Мелихове, построить дом в Крыму и перевезти сюда мать.
Чтобы раздобыть денег на стройку, он продал сочинения издателю Адольфу Фёдоровичу Марксу и шутил по этому поводу:
—Я теперь марксист.
Долгие, тёмные, сырые зимы Чеховы — мать и сын — проводили в Крыму вдвоём. Антон Павлович жаловался Бунину:
— А дома — такая скука! Только и радости, что затрещит телефон да кто-нибудь спросит, что я делаю, а я отвечу: мышей ловлю.
Это правда: он всюду расставил мышеловки. А мышек потом выпускал за забор участка.
Поклонниц у Чехова было много, он называл их антоновками. Но поговорить по существу — ему не с кем. И писатель, как три сестры из его пьесы, рвался в Москву. Уезжал туда ненадолго, вопреки запретам докторов. Возвращался всегда с плевритом, с резким ухудшением здоровья.
В Крым приезжали отдыхать писатели, композиторы, артисты. Были тут Лев Николаевич Толстой, Куприн, Горький, Рахманинов, Шаляпин… Чехов несказанно радовался. И вот в Ялте появился Бунин.
Они давно знакомы. Антон Павлович сразу же зазвал Ивана Алексеевича к себе: пить кофе, общаться, читать, молчать. Пожалуй, именно Бунин оставил самые живые воспоминания о Чехове.
«СТУДЕНТ»
—Какой я «пессимист»?! — воскликнул однажды Антон Павлович. В прессе его часто так называли. — Ведь из моих вещей самый мой любимый рассказ — «Студент».
Написан рассказ ещё в 1894 году и вроде бы даже в Ялте. Сюжет там простой: молодой человек, студент Духовной академии, приезжает в деревню к отцу и в Страстную Пятницу идёт на охоту. Погода резко портится. Студент зябнет, унывает, раздражается. Подходит погреться к костру и начинает говорить с двумя вдовами:
—Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Пётр, — сказал студент. — Значит, и тогда было холодно. Ах, какая то была страшная ночь…
И дальше рассказывает, как били Христа во дворе первосвященника, как Пётр трижды отрёкся от Него, а потом пропел петух — и Пётр очнулся, заплакал: «Воображаю: тихий-тихий, тёмный-тёмный сад, и в тишине едва слышатся глухие рыдания…»
Одна вдова тоже заплакала, другая — смутилась. А студент пошёл к дому и думал, что это недаром: «очевидно, то, о чём он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему…»
«И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, — думал он, — связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».
Студент реально узнал: «правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы, — ему было только двадцать два года, — и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья, овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла».
Это переживал герой рассказа. Но прежде должен был пережить автор, иначе он не смог бы так написать.
«ЧАЙКА»
Два года спустя, в 1896 году, Чехов завершил пьесу «Чайка». В финале там беседуют Нина Заречная и Константин Треплев. Нина говорит:
—Я теперь знаю, понимаю, Костя, что в нашем деле — всё равно, играем мы на сцене или пишем — главное не слава, не блеск, не то, о чём я мечтала, а уменье терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю о своём призвании, то не боюсь жизни.
Треплев (печально):
—Вы нашли свою дорогу, вы знаете, куда идёте, а я всё ещё ношусь в хаосе грёз и образов, не зная, для чего и кому это нужно. Я не верую и не знаю, в чём моё призвание.
Нина спокойно уходит в трудное, деятельное будущее. А Константин сводит счёты с жизнью. И тут Чехов, несомненно, выразил собственный опыт веры, из которого он черпал силы и бесстрашие. Выразил и опыт неверия, который убивает человека.
«ДЯДЯ ВАНЯ»
И в том же 1896 году Чехов сделал окончательный вариант пьесы «Дядя Ваня» (раньше она называлась «Леший»). «Пропала жизнь!» — восклицает главный герой, который все годы потратил на служение другим. Как и сам Антон Павлович. У дяди Вани нет жены, семьи. Человек, ради благополучия которого он работал, показался ему полным ничтожеством.
Так пропала жизнь или нет? Этот вопрос Антон Павлович задаёт прежде всего себе. И отвечает на него в финале, когда Соня как бы подводит итог своей несчастливой судьбы:
—Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживём длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлёт нам судьба; будем трудиться для других: и теперь, и в старости, не зная покоя. А когда наступит наш час, мы покорно умрём, и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянёмся с умилением, с улыбкой — и отдохнём.
Так вот о какой светлой будущей жизни всё время говорили герои Чехова! Современники почему-то этого не слышали. А композитор Сергей Рахманинов написал романс на финальные слова «Дяди Вани». Называется он «Мы отдохнём». Но было это уже после смерти писателя.
«БЕССМЕРТИЕ — ФАКТ»
Ялтинский Чехов — мудрый, спокойный. Он знает, что недолго будет жить на земле, и потому много размышляет о вечности. Знакомые вспоминали слова писателя:
—Я не грешен против четвёртой заповеди…
А четвёртая заповедь — о вере: «Помни день субботний, чтобы святить его: шесть дней работай и делай в них всякие дела твои, а день седьмой — суббота Господу Богу Твоему». Кто-то воспринимал это как чеховский юмор. Но твердить одну и ту же шутку — не чеховская черта.
«Что думал он о смерти? — спрашивал Бунин. — Много раз старательно-твёрдо говорил, что бессмертие, жизнь после смерти в какой бы то ни было форме — сущий вздор:
—Это суеверие. А всякое суеверие ужасно. Надо мыслить ясно и смело. Я, как дважды два четыре, докажу вам, что бессмертие — вздор.
Но потом несколько раз ещё твёрже говорил противоположное:
—Ни в коем случае не можем мы исчезнуть без следа. Обязательно будем жить после смерти. Бессмертие — факт. Вот погодите, я докажу вам это…»
Удивительная чеховская черта — сомневаться. А значит, никогда не останавливаться, искать. Жить.
Бунин отметил: «Последнее время (Чехов) часто мечтал вслух:
—Стать бы бродягой, странником, ходить по святым местам, поселиться в монастыре среди леса, у озера, сидеть летним вечером на лавочке у монастырских ворот…»
«АРХИЕРЕЙ»
16 марта 1901 года Антон Павлович сообщал Ольге Леонардовне Книппер (они ещё не были женаты): «Пишу теперь рассказ «Архиерей» на сюжет, который сидит у меня в голове лет пятнадцать».
Лет пятнадцать! И только через год автор отослал этот рассказ в печать. Чехов очень волновался: как бы цензура не вычеркнула что-нибудь. Каждая деталь значима в этом его повествовании об архиерее — преосвященном Петре: «Отец его был дьякон, дед — священник, прадед — дьякон, и весь род его, быть может, со времён принятия на Руси христианства, принадлежал к духовенству, и любовь его к церковным службам, духовенству, к звону колоколов была у него врождённой, глубокой, неискоренимой; в церкви он, особенно когда сам участвовал в служении, чувствовал себя деятельным, бодрым, счастливым».
Накануне Пасхи преосвященный Пётр заболел. По сюжету рассказа в Великий Четверг он служил в храме вечером, когда читают страстные Евангелия: «В продолжение всех двенадцати Евангелий нужно было стоять среди церкви неподвижно, и первое Евангелие, самое длинное, самое красивое, читал он сам. Бодрое, здоровое настроение овладело им. Это первое Евангелие «Ныне прославися Сын Человеческий» он знал наизусть; и, читая, он изредка поднимал глаза и видел по обе стороны целое море огней, слышал треск свечей, но людей не было видно, как и в прошлые годы, и казалось, что это всё те же люди, что были тогда, в детстве и в юности, что они всё те же будут каждый год, а до каких пор — одному Богу известно».
Понятно, что Чехов прекрасно знал, любил богослужение. Описывал свои чувства. Он был так же одинок среди множества людей, как и его герой. И только в храме на душе у Чехова становилось тепло и спокойно: Христос победил одиночество, разобщённость, смерть.
Антону Павловичу не с кем поговорить об этих чувствах. Людей волнуют общественные события, революционные идеи, проблемы дня. И только к читателям, к театральным зрителям обращался Чехов с мыслями о вечности — мягко, ненавязчиво. А вдруг это кому-то тоже нужно? Кто-то услышит? Захочет понять?
Рассказ «Анхиерей», как отметил Бунин, «прошёл незамеченным — не то что «Вишнёвый сад» с большими бумажными цветами, невероятно густо белевшими за театральными окнами».
«ВИШНЁВЫЙ САД»
Зимой 1904 года Чехов был в Москве. В Художественном театре шла премьера его пьесы «Вишнёвый сад». Это было 17 января (30-го по новому стилю) — в день именин и рождения Антона Павловича.
Пьеса — об одиночестве, разобщённости людей, которые не слышат, не видят, не хотят понимать друг друга. Чехов спешил высказать то, о чём обычно молчал. Герой произносит:
—И что значит — умрёшь? Быть может, у человека сто чувств и со смертью погибают только пять, известных нам, а остальные девяносто пять остаются живы.
Потом добавляет:
—…только вот надо работать, помогать всеми силами тем, кто ищет истину.
Удивительно! Писатель, о котором постоянно твердят, что он в Бога не веровал, открытым текстом говорит о поисках Истины — именно так, с большой буквы: Бога Истины. Антон Павлович Чехов знал: жизнь продолжается, пока остаётся на земле хотя бы один человек, которому Истина нужна.
ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ
Лечащий врач Чехова в Ялте Исаак Наумович Альтшуллер писал: «Он носил крестик на шее. Это, конечно, не всегда должно свидетельствовать о вере, но ещё меньше ведь об отсутствии её. Ещё в 1897 году он в своём таком скудном, всего с несколькими записями, и то не за каждый год, дневнике отметил: «Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский человек знает какую-либо одну из этих двух крайностей, середина же между ними не интересует его, и потому он обыкновенно не знает ничего или очень мало». Мне почему-то кажется, что Чехов, особенно последние годы, не переставал с трудом продвигаться по этому полю, и никто не знает, на каком пункте застала его смерть».
Наталия ГОЛДОВСКАЯ
30 января – память преподобного Антония Великого. Именины русского писателя Антона Павловича Чехова, 155 лет со дня его рождения