«Он был красавец. У него было большое открытое лицо с добрыми смеющимися глазами. Беседуя с кем-либо, он иногда пристально вглядывался в говорящего, но тотчас же вслед опускал голову и улыбался какой-то особенной, кроткой улыбкой. Вся его фигура, открытое лицо, широкая грудь внушали особенное к нему доверие — от него как бы исходили флюиды сердечности и защиты… Несмотря на его молодость, даже юность, в нём уже тогда чувствовался какой-то добрый дед, к которому хотелось прийти и спросить о правде, спросить о горе и поверить ему что-то главное, важное, что есть у каждого глубоко на дне души. Антон Павлович был прост и естествен, он ничего из себя не делал, в нём не было ни тени рисовки или любования самим собою. Прирождённая скромность, особая мера такта, даже застенчивость, — всегда были в Антоне Павловиче».
Так вспоминал великого писателя Чехова прекрасный художник — Константин Алексеевич Коровин. Он был всего на год моложе Антона Павловича.
СТУДЕНТЫ
Чем особенно интересны воспоминания Коровина? Константин Алексеевич был человеком мягкой, отзывчивой, незлобивой души. Очень чутким, внимательным. К концу жизни он стал писать воспоминания — и сохранил несколько эпизодов, которые показывают, каким был Чехов. Любую ситуацию Антон Павлович мог наполнить весёлостью и игрой. Не всегда это сходило ему с рук.
В тот весенний день Чехов готовился к выпускным экзаменам в Московском университете. В комнате, где он жил, находились другие студенты. Чехов уже печатался в газетах — и студенты возмущались:
— Кому нужны ваши рассказы?.. К чему они ведут? В них нет ни оппозиции, ни идеи… Вы не нужны «Русским ведомостям», например. Да, развлечение, и только.
— И только, — ответил Антон Павлович.
Студенты наступали:
— Вы говорите, что вы человек без убеждений… Как же можно написать произведение без идеи? У вас нет идей?..
— Нет ни идей, ни убеждений.
Коровин точно улавливает настроение студентов: «Они хотели управлять, поучать, руководить, влиять. Они знали всё — всё понимали. А Антону Павловичу было скучно…»
Чехова удивляла красота и тайна жизни. Перед этой вечной тайной он благоговел. И не хотел размениваться на мелкие, сиюминутные идеи.
Коровину жаль студентов: «Что-то тяжёлое и выдуманное тяготело над ними, как какая-то служба, сковывающая их молодость. У них не было простоты и уменья просто отдаться минуте жизни. А весна была так хороша!»
Но ещё больше Коровину жаль — Антона Павловича: «И, помню, он сказал мне, когда мы шли обратно:
— А в весне есть какая-то тоска… Глубокая тоска и беспокойство… Всё живёт, но, несмотря на жизнь природы, есть непонятная печаль в ней.
А когда мы расстались с нашими студентами, он сказал мне и Левитану:
— Эти студенты будут отличными докторами… Народ они хороший… И я завидую им, что у них головы полны идей…»
Антон Павлович жалел студентов.
КИСЛОВАТЫ…
Опять была весна — и молодые люди пошли гулять. Возле Петровского замка встретили разносчика, он торговал апельсинами — и какая-то мысль родилась у Антона Павловича. Он сказал разносчику:
— Сколько, молодец, за всё возьмёшь?
— Два сорок.
— Ну, ладно, я дам тебе три рубля, только посиди часок тут. Я поторгую. Я раньше торговал, лавочником был. Тоже хочется не забыть это дело.
Разносчик согласился. Взял деньги — и уселся на лавочку.
«Подошли две женщины, — вспоминает Коровин. — с серьёзными скромными лицами и с ними старик в военной фуражке. Он взял апельсин в руки и спросил почём.
— Десять копеек, — ответил Чехов.
Старик посмотрел на разносчика и на Чехова:
— Кто торгует-то?
— Я-с, всё равно-с, — сказал Чехов — Мы сродни-с.
— Пятнадцать копеек пара. Хотите? — сухо предложил старик.
— Пожалуйте-с, — согласился Антон Павлович».
А вот следующий эпизод: «Подошёл какой-то франт изнурённого вида. На руках его были светлые лайковые перчатки. Спросил, почём апельсины.
— Если один, то десять копеек. Если десяток, то рубль пятьдесят.
— То есть как же это? — недоумевал франт. — Считать не выучились ещё?
Взял апельсин и ушёл».
Ещё смешнее — третья история:
« Какая-то молоденькая барышня спросила, сколько стоит десяток.
— Рубль, — ответил Чехов.
— Дорого. А полтинник хотите?
— Пожалуйте, — ответил Чехов.
— Ишь, запрашивают! — барышня выбирала апельсины и клала сама в мешок. — Может быть, кислые они у вас?
— Кисловаты, — сказал Чехов.
Она посмотрела на него и выложила все апельсины по одному обратно.
— Попробуйте один, денег не надо.
Она облупила апельсин и съела.
— Кисловаты, — сказала барышня и ушла…
— Хотите сорок копеек за десяток, — вернувшись, сказала барышня.
— Хорошо-с, пожалуйте, ответил Чехов, — только без кожи.
— То есть как же это без кожи?
— Кожей отдельно торгуем-с.
Барышня глядела удивлённо.
— Кто же кожу покупает?
— Иностранцы, они кожу едят.
Барышня рассмеялась.
— Хорошо, давайте без кожи, но это так странно, я в первый раз слышу.
Чехов уступил апельсины с кожей».
Больше он не торговал. Всё, что осталось, раздал приятелям и торговцу. А тот, глядя на Чехова, возмущался его поведением. Простому и хитрому человеку было невдомёк, что имеет дело с писателем, а тот — общается с людьми, изучает характеры.
Чехов пошёл гулять дальше, а торговец — кинулся в участок и заявил, что его ограбили: съели апельсины и денег не заплатили. И прогулка прервалась. Антона Павловича со всей компанией арестовали.
Молодой пристав быстро разобрался в ситуации. Спросил торговца:
— Тебе не жаль этих людей? Они теперь должны идти в тюрьму.
Ему не было их жаль. Но он попросил на чай — и ушёл, получив деньги. А у Антона Павловича осталась эта история и новое знакомство.
РЫБАЛКА
«Мы шли большим лосиноостровским лесом до Больших Мытищ, — вспоминал Константин Алексеевич Коровин, — где на Яузе ловили на удочку рыбу. А уху варили в Мытищах. С краю села — дом тётеньки Прасковьи. Сын её Игнашка был мой приятель, и там жила моя охотничья собака Дианка.
Антон Павлович был в то время студентом и большим любителем рыбной ловли на удочку.
Ловили на червяка. Антон Павлович любил ловить пескарей, которые шли подряд. Но иногда попадались и окуни, язи и голавли.
К вечеру хотели идти в Москву пешком, но Игнашка советовал не ходить, так как на большой дороге объявились разбойники: по дороге грабят богомольцев, идущих к Сергию Троице, грабят и даже убивают, потому теперь конные жандармы ездят».
Мнения молодых людей разделились. Некоторые хотели вернуться по железной дороге. Но не Чехов!
— Замечательно! — засмеялся Антон Павлович. — Пойдём пешком, может быть, попадём в разбойники — это будет недурно.
И ведь попали! Компанию молодых людей задержали и, как водится, проводили в участок. И опять их допрашивал пристав — только на этот раз седой старик. Он очень обрадовался, что к нему попали художники — и повёл себя неординарно.
«Пристав встал, позвал писаря… и, вынимая из кошелька деньги, что-то с ним шушукался, — запомнил Коровин. — Писарь вернулся с какой-то женщиной. На стол поставили тарелки, селёдки, тарань, хлеб, баранки, яйца. Появился самовар». Довольный пристав говорил:
— Эх, и рад я до чего вам! Поговорим про картины. Мало кто у нас может даль написать. Пожалуйста, выпьем за Алексея Кондратьевича (Саврасова — прим.). Человек правильный, художник настоящий. А я вам вот что скажу: рассветёт и поедете на станцию лучше, я и подводу дам. Кто знает, на большой дороге пошаливают, убивают — кому надо богомольцев убивать? Не иначе — это сумасшедший человек… Неровён час…
Приключение у Антона Павловича всё-таки получилось!
РОЗЫ
«Много прошло времени… и по приезде в Крым, в Ялту — весной 1904 года — я был у Антона Павловича Чехова в доме его в Верхней Аутке. На дворе дачи, когда я вошёл в калитку, передо мной, вытянув шею, на одной ноге стоял журавль. Увидев меня, он расправил крылья и начал прыгать и делать движения, танцуя…
Антона Павловича я застал в его комнате. Он сидел у окна и читал газету «Новое время».
— Какой милый журавль у вас, — сказал я Антону Павловичу, — он так забавно танцует…
— Да, это милейшее и добрейшее существо… Он любит всех нас, — сказал Антон Павлович. — Знаете ли, он весной прилетел к нам вторично. Он улетал на зиму в путешествие в другие там разные страны, к гиппопотамам, и вот опять к нам пожаловал. Мы его так любим… — не правда ли, странно это и таинственно?.. — улететь и прилететь опять… Я не думаю, что это только за лягушками, которых он в саду здесь казнит… Нет, он горд и доволен ещё тем, что его просят танцевать. Он артист и любит, когда мы смеёмся над его забавными танцами. Артисты любят играть в разных местах и улетают. Жена вот улетела в Москву, в Художественный театр…
Антон Павлович взял бумажку со стола, свёрнутую в короткую трубочку, закашлялся и, плюнув в неё, бросил в банку с раствором.
В комнате Антона Павловича всё было чисто прибрано, светло и просто — немножко как у больных. Пахло креозотом».
Сестра Чехова сказала, что у них заболела кухарка. И он, доктор, отправился посмотреть, что с ней.
«Я шёл за ним и, помнится, обратил внимание на его подавшуюся под натиском болезни фигуру; он был худ, и его плечи, остро выдаваясь, свидетельствовали об обессиливавшем его злом недуге».
Чехов хотел подарить Коровину свой домик в Гурзуфе, на самом берегу моря. Константин Алексеевич отказался.
«Это была моя последняя встреча с А. П. Чеховым.
После я жил в Гурзуфе и построил себе там мастерскую. И из окна моего был виден домик у скалы, где когда-то жил Антон Павлович. Этот домик я часто воспроизводил в своих картинах… Розы… и на фоне моря интимно выделялся домик Антона Павловича. Он давал настроение далёкого края, и море шумело около бедного домика, где жила душа великого писателя, плохо понятого своим временем».
Наталия ГОЛДОВСКАЯ