В конец, о заступлении утреннем, псалом Давиду, 21 (1), — так надписан этот удивительный псалом. Блаженный Феодорит Кирский, другие толкователи считали, что в заглавии дано указание: начальному певцу при появлении утренней зари, песнь Давида. Начальный певец — первый, главный, руководитель хора.
В монастырях, пустынях старались встречать день молитвами и славословиями Богу. Почему же при появлении утренней зари пели именно этот псалом?
Его можно назвать мессианским. Он потрясает нас с первого слова — обращения к Богу: Боже, Боже мой, вонми ми, вскую оставил мя еси? Далече от спасения моего словеса грехопадений моих (2).
Из уст Христа Спасителя, умиравшего на Кресте, вырвался именно этот вопль: «Или, Или, лама савахвани? То есть: Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27. 46). Причём, Господь всегда говорил на арамейском языке, а эти слова произнёс на древнееврейском — как в псалме. И те, кто был рядом, даже не могли понять, что Он сказал. Думали, зовёт пророка Илию, и собирались посмотреть, придёт ли Илия снять Его с Креста.
Здесь мы сталкиваемся с непостижимой тайной. Конечно, Христос хорошо знал псалмы — и часто обращался к ним. Под пение псалмов Он шёл с учениками в Гефсиманию после Тайной вечери. Воскресший Спаситель являлся апостолам и говорил: «надлежит исполниться всему, написанному обо Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах» (Лк. 24. 44).
Но ведь двадцать первый псалом появился за тысячу лет до страданий Христа. А его первый стих сразу открывает нам, что самой трудной (невыразимо трудной!) во всём подвиге Спасителя была Богооставленность. Какое же великое прозрение давал Дух Святой пророку Давиду!
«Боже, Боже мой, вонми ми (услышь меня), вскую (для чего) оставил мя еси?» — взывал Христос — единородный Сын Божий. А ведь Он имеет в Себе полноту Божественной славы и достоинства. Но в то же время Спаситель — Агнец Божий, прежде создания мира предназначенный на заклание. Об этом говорил пророк Исаия, и его слова повторил Иоанн Креститель: «се, Агнец Божий, вземляй (принимающий на Себя) грехи мира» (Ис. 53. 7, Ин. 1. 29).
Господь должен был совершить Свой искупительный подвиг, восстановить падшее человечество, вернуть Создателю. Но как может быть оставлен Богом Тот, Кто Сам по природе — Бог и равен Отцу? И для чего была необходима Богооставленность?
Бог не может умереть: где Он — там избыток жизни. Но Христос родился на земле как Богочеловек. Природа, которую Он воспринял на Себя от Духа Святого и Пречистой Девы Марии, — была и Божественной, и человеческой одновременно. И человеческая природа Христа нуждалась в искуплении.
Спаситель совершал крестный подвиг, чтобы взять на Себя грехи мира. Смерть не может проявить свою власть, если Бог каким-то неведомым для нас образом не оставит человека — и душа человеческая не будет разлучена с Ним.
Во время Литургии, когда хор поёт Херувимскую песню, священник произносит в алтаре кондак Пасхи: «Во гробе плотски, во аде же с душею, ако Бог, в раи же с разбойником, и на престоле был еси, Христе, со Отцем и Духом, вся исполняяй, неописанный». Здесь открыто: Спаситель, сошедший во ад, по Своему Божественному естеству не мог быть отлучён от Бога.
Но Богооставленность — оставление Богом — совсем не означает отлучение. Христос продолжает оставаться Богом, Он присутствует везде — во всякое время и на всяком месте, но не проявляет Своей Божественной силы.
Конечно, мы не можем постичь это в полноте. Но всё-таки способны понять: оставленность Богом была для Христа Спасителя тяжелейшим моментом, необходимым для искупления падшего человечества. И только после того, как Христос был оставлен Отцом, наступила смерть Богочеловека на Кресте и прозвучали слова Спасителя: «Совершилось!» Совершилась тайна искупления (см. Ин. 19. 30).
Здесь отражён, может быть, самый потрясающий момент: Христос переживал смерть всем Своим существом. Страдания коснулись не только Его человеческой, но и Божественной природы.
Разве Бог может страдать — подобно человеку? Казалось бы, нет. Но в чинопоследовании Соборования есть два места, где даются разные ответы на этот вопрос. В одной молитве говорится, что Христос принял страдание, но оно не могло коснуться Его Божества. А в другой — подчёркнуто: именно Бог претерпел страдания для полного оправдания падшей человеческой природы.
Интересно, что в жизни великих христианских святых тоже присутствовали моменты оставленности Богом. Перед тем, как подвижники достигали какой-то великой победы над ограниченной человеческой природой, им казалось, что зло одолевает их, наступает конец. Люди уже готовились к смерти. Так было с преподобными Антонием Великим, Силуаном Афонским.
Но тьма отступала — и подвижники восклицали: «Господи, где же Ты был?» А Господь отвечал, что стоял рядом. Бог не проявлял Своей силы, давал человеку самому пройти сквозь страдания — и это переживалось как Богооставленность.
Далече (далеко) от спасения моего словеса грехопадений моих. Эту мысль можно понять, если снова обратиться к Богочеловеческой личности Христа: спасает людей Его Божество, Божественная природа, Которая Своим могуществом, славой привела нас из небытия в бытие.
Архангел Гавриил говорил Деве Марии и праведному Иосифу, что имя Младенца Христа будет Иисус — Бог Спасающий, ибо Он спасёт людей от грехов их (см. Лк. 1. 31, Мф. 1. 21).
У Бога нет просто слов. Каждое Его слово — это непостижимая энергия благодати. Нам она только приоткрывается, но Христос ею обладает. Он облачён Божественной славой и силой прежде рождения на земле.
Как Искупитель мира Спаситель должен был снять с людей словесное проклятие. Бог изрёк его, когда Адам и Ева вкусили запретных плодов: «Проклята земля за тебя;.. терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (см. Быт. 3. 17—19).
С особенной силой прозвучали слова проклятия Божиего Каину, когда тот убил Авеля: «голос брата твоего вопиет ко Мне от земли; и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей;.. ты будешь изгнанником и скитальцем на земле» (Быт. 4.10—12).
Спаситель готов добровольно понести словеса грехопадений. Но почему словеса — слова? По-человечески понятно, что от спасения нас отделяют именно слова грехопадений. Вот почему мы прибегаем к исповеди грехов: через слово — открываем душу, исповедуемся перед Богом. И клятвенное слово грехопадений, которым мы связаны, через покаяние преодолевается.
В Гефсимании, перед крестными страданиями, Христос как Бог и Человек молился о чаше: «Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22. 42). В Боге нет и тени греха, а чаша эта полна мерзости, преступлений, — и всё это Господь должен испить!
Христос сказал, что Он пришёл не судить мир, а спасать (см. Ин. 3. 17). Само спасение — свойство Бога, но Он в подвиге, борении должен принять на Себя то, что несовместимо с Ним. Победить это Божественной силой.
Боже мой, воззову во дни, и не услышиши, и в нощи, и не в безумие мне (3). Боже мой, воззову днём, и не услышишь, и ночью, и пусть это не станет безумием для меня. Тут говорится о непрерывности сильной духовной борьбы: она продолжается дни и ночи, проявляется в устремлённости к Богу. Ясно прочитывается мысль, что Спаситель обращён к Отцу с одним и тем же молением, чтобы Он услышал Сына.
Моление о чаше подобно этому: Христос молился трижды. Кровавый пот выступал на Его лице. Апостолы не в силах были это видеть — и они никли, засыпали.
Тот, Кто добровольно взял на Себя искупительный подвиг, должен перенести страдания, которые не по силам ни ангелу, ни человеку. Но, переживая их, Христос не теряет связи с Отцом и ясно представляет: Ты же во Святем живеши, хвало Израилева (4). Спаситель называет Отца хвалой Израиля. Открывает, что в Боге нет тени перемен: Он Всемогущий, Вседержитель — всегда.
А Христос в Своих страданиях должен пройти через перемены, которые свойственны человеческой природе. Всё материальное, мирское — непостоянно: сегодня тепло, светит солнце, завтра снег, небо закрыто тучами.
У обычного человека в огненном искушении могло бы наступить отчаяние. Но Богочеловек в этом исключительном, для нас трудно представимом состоянии не теряет внутренней ясности и прямого единения с Богом: На Тя уповаша отцы наши, уповаша и избавил еси я (5). На Бога уповали наши отцы — и Он избавил их от бед.
Когда всё вокруг быстро меняется, людям трудно найти опору в окружающем мире. Тогда они обращаются к миру внутреннему, вспоминают, какие трудности были в жизни, — и всё-таки миновали.
Спаситель видит, что человеческому роду пришлось пройти через страшные испытания: разрушительные войны, пленения. Это ещё раз подчёркивает: Он не теряет единения, общения с Отцом.
Христос приобщает Себя к человечеству: К Тебе воззваша, и спасошася, на Тя уповаша, и не постыдешася (6). К Тебе взывали — и спаслись, на Тебя уповали — и не были посрамлены. Так жили праведники, что бы ни случалось с ними.
Спаситель как бы исповедуется Богу: Аз есмь червь, а не человек, поношение человеков и уничижение людей (7). Какие сильные, мощные слова! Я червь, а не человек, поношение и унижение людей.
Господь выражает крайнюю уничижённость, самоотвержение. И этим исповеданием опять приобщает Себя к человеческой природе. Бог определил удел падшего человечества: земля есть — и в землю отойдёшь (см. Быт. 3. 19). Такой итог получают все, отпавшие от Бога: смерть, могила, червь, тление.
По Божественному смирению и снисхождению Христос приравнивает Себя к нам: Аз есмь червь, а не человек. Произносит эти слова за нас, взывая о нашем спасении.
Пророк Исаия говорил: «Он был презрен и умалён пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лицо своё; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи и понёс наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижён Богом» (Ис. 53. 3—4).
Апостол Павел писал: Христос «смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп. 2. 8). Он «вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест», пренебрегая даже посрамлением, — и воссел одесную Отца (см. Евр. 12. 2).
Подвиг Спасителя — в крайнем самоотвержении, чтобы полностью истребить грех. И только ради этого Он принимает славу воскресения.
Все видящии мя поругаша ми ся, глаголаша устнами, покиваша главою: упова на Господа, да избавит его, да спасет его, яко хощет его (8—9). Все видящие меня унижали меня и ругали, говорили устами, кивали головой: уповал на Господа, пусть избавит его, пусть спасёт его, если он угоден Ему.
Евангелие свидетельствует: именно так вели себя люди на Голгофе. Они износили из своих сердец неверие в Господа, желание отягчить Его Крест, страдания, поругание: «Проходящие злословили Его, кивая головами своими и говоря: …если Ты Сын Божий, сойди с креста. Подобно и первосвященники с книжниками и старейшинами и фарисеями, насмехаясь, говорили: других спасал, а Себя Самого не может спасти;.. уповал на Бога; пусть теперь избавит Его, если Он угоден Ему». «Так же и разбойники, распятые с Ним, поносили Его» (Мф. 27. 39—43, 44).
Как же насмехались люди над Христом! Окружающие признавали, что Он спасал других от болезней и даже смерти — и вдруг в них торжествует злоба: давай, покажи, сделай! Некоторые святые отцы даже полагали, что Иуда Искариот верил: Христос, обладающий Божественным могуществом, не подвергнется насилию. Предатель не ведал, что Спаситель добровольно идёт на страдания как Искупитель мира.
Страшен момент смерти Богочеловека. Солнце скрылось, мир погрузился во тьму. Господь сказал: «Совершилось!», — совершился искупительный подвиг. «И, преклонив главу, предал дух» (Ин. 19. 30). И тут в одно мгновение всё изменилось: «И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись, и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святой град и явились многим. Сотник же и те, которые с ним стерегли Иисуса, видя землетрясение и всё бывшее, устрашились весьма и говорили: воистину Он был Сын Божий». «И весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь» (Мф. 27. 50—54; Лк. 23. 47—48).
Протоиерей Георгий БРЕЕВ
(Окончание в следующем номере)