Петру Ильичу было тридцать четыре года, когда он впервые прочитал «Дочь короля Рене» Генрика Герца. Чуткая душа композитора отозвалась на историю слепой девушки Иоланты. Тоненькая книжка Герца осталась в его библиотеке. Часто ли он возвращался к ней? Неизвестно. Но после такого чтения Пётр Ильич находился в «елейном состоянии духа, которое всегда бывает после сильного художественного восторга».
Конечно, и у Чайковского случались периоды некоторого бесчувствия. Композитор воспринимал их как неестественные, неправильные. Когда они проходили, радовался: «Вообще, слава Богу, я стал снова вполне доступен общению с природой, способности в листке и цветочке видеть что-то недосягаемое, дающее жажду жизни…»
Он остро чувствовал: жизнь — таинственна. Но ведь и жизнь книг в нашей душе — таинственна.
ПРИЗНАНИЕ
Петру Ильичу исполнилось пятьдесят лет. Он был известен всему миру. К себе, как и полагается православному, относился критично: «Занимался опять страшно неудачно. И говорят, что я чуть не гениален??? Вздор!»
Тем не менее, гениальность композитора была несомненна для современников.
«Странная вещь эта работа! — писал Пётр Ильич. — Пока её делаешь, всё мечтаешь о невероятном блаженстве, которое наступит, когда её кончишь. И как только кончил, является тоска, скука, хандра и ищешь исцеления снова в работе. Для меня, в сущности, очень хорошо, что меня начинают всюду приглашать и что я принуждён разъезжать по Европе».
ПРИВЫЧКИ
Своего дома у Чайковского не было. Композитор перебирался с места на место. Жил в окрестностях Клина. Для него важно было одно: чтобы мебель и книги находились на привычных местах. Слуга это знал. И Пётр Ильич после очередного переезда благодарно замечал: «Алёша устроил всё или почти всё очень хорошо… В столовой меня во время ужина приветствовала мышка, пробежавшая два раза перед самым моим носом. Но и к мышке я отнёсся снисходительно, до того мне хорошо и приятно чувствуется здесь».
Распорядок дня у композитора сложился чёткий. Брат Чайковского Модест Ильич вспоминал: «Пётр Ильич вставал между семью и восемью часами. Между 8 и 9 пил чай, как неисправимый курильщик, большею частью без хлеба, и читал Библию. После Библии занимался английским языком или каким чтением, которое было не только развлечение, но и труд. Так он прочёл книгу Отто Яна о Моцарте… После чая и чтения делалась прогулка, длившаяся не более трёх четвертей часа».
Завершив работу, композитор снова гулял быстрым шагом два часа. Не больше и не меньше! В любую погоду. Во время прогулки сочинял и размышлял.
Примерно в это время Чайковский писал в дневнике: «Как жизнь коротка! Как многое хочется сделать, обдумать, высказать! Откладываешь, воображая, что там ещё впереди, а смерть из-за угла и подстерегать уже начинает». «Но жизнь с её суетой проносится, и не знаю, успею ли я высказать тот символ веры, который выработался у меня в последнее время. Выработался он очень отчётливо, но я всё-таки не применяю его к моей молитвенной практике. Молюсь всё по-старому, как учился молиться. А впрочем, Богу вряд ли нужно знать — как и отчего молятся. Молитва Богу не нужна. Но она нужна нам».
ЗАКАЗ
В 1890 году дирекция императорских театров заказала композитору одноактную оперу. Обычно кто-нибудь предлагал ему сюжет. «Дочь короля Рене» он выбрал сам…» — отметил Модест Ильич. Не потому ли, что в этой опере можно было «высказать тот символ веры, который выработался» у него?
Понятно, что Символ веры для нас один — и мы его читаем ежедневно. Но у каждого складываются личные отношения с Господом и рождается уникальное, только одному человеку присущее чувство Бога и благодарности Ему. Вероятно, это имел в виду Пётр Ильич.
Предполагалось, что опера будет исполнена вместе с балетом «Щелкунчик» в декабре 1891 года. И 1 января Чайковский писал Модесту: «Подумываешь ли ты о «Дочери короля Рене»?» Композитор не сомневался: только брат сможет написать достойное либретто. Они понимали, слышали друг друга. Пётр Ильич даже говорил:
— Модест слишком хорошо читает во мне!
ОТЧАЯНИЕ
В начале марта композитор отправился в Париж, оттуда — в Америку. Пётр Ильич обещал открыть Карнеги-холл в Нью-Йорке.
Состояние у Чайковского было угнетённое: он не успевал написать оперу к сроку. Времени не хватало. И Пётр Ильич послал письмо директору Императорских театров. Просил ещё год для работы.
«Теперь гора свалилась с плеч, и я выздоровел после трёхдневного сумасшествия», — сообщал композитор брату. — «Меня терзало сознание просто невозможности хорошо исполнить взятый на себя труд. А перспектива постоянного напряжения на пути в Америку, и там, и по возвращении, стала каким-то грозным призраком. Трудно передать, что я испытывал, но не помню, чтобы я когда-нибудь был более несчастным. А как фон моих авторских мучений прибавь ещё ту тоску по родине, которую я предвидел и без которой никогда не обхожусь теперь вне России». «Вот уж я дошёл до того, что даже «Дочь короля Рене» ненавижу. А ведь вся штука в том, что я должен её любить». «Я ведь чувствую, что из «Дочери короля Рене» я могу сделать шедевр, — но не при этих условиях».
АМЕРИКА
Пётр Ильич не ожидал, что его музыку хорошо знают и любят в Америке. Он вёл дневник: «…будь я моложе, я бы, вероятно, испытал большое удовольствие от пребывания в интересной новой стране. Но я всё это сношу как бы лёгкое, смягчённое разными благоприятными обстоятельствами наказание. Мысли и стремление одно: домой, домой!!!» «Меня здесь всячески ласкают, честят, угощают. Оказывается, что я в Америке вдесятеро известнее, чем в Европе».
25 апреля 1891 года у Петра Ильича был день рождения. «51 год, — писал он в дневнике. — Страшно волнуюсь в утро этого дня. В 2 часа предстоит концерт с сюитой. Удивительная вещь этот своеобразный страх! Уж сколько раз я этой самой сюитой дирижировал: идёт она прекрасно; чего бояться? А между тем я невыносимо страдаю».
После концерта, который пресса назвала сенсацией, он освободился от всех знакомых. И, «счастливый, отправился фланировать, обедать, заходить в кафе, словом — предаваться наслаждению молчания и одиночества. Очень рано лёг спать».
А 29 апреля Пётр Ильич поехал на Ниагарский водопад. О чём он думал по дороге? О «Дочери короля Рене» — Иоланте! И в пути писал Модесту: «Более чем когда-либо я влюблён в сюжет «Иоланты», и твоё либретто сделано отлично». «О, я напишу такую оперу, что все плакать будут — но только к сезону 1892—93».
РАБОТА
И вот он вернулся в Россию. 26 июня сообщал знакомому музыканту: «Съездивши в Питер, чтобы освежиться (я стал от работы очень утомляться), я примусь за сочинение оперы «Дочь короля Рене». Так как этот сюжет очень пленяет меня, то я чувствую, что если моя изобретательная музыкальная способность не начинает ещё угасать — я могу написать нечто очень изрядное, лучшее из всего, что когда-либо писал».
«Теперь я принялся за работу… Сюжет («Дочь короля Рене» Генрика Герца) божественный…»
Пётр Ильич начал писать оперу 10 июля. Сначала дело шло вяло, ему приходилось отвлекаться. Да ещё показалось, что он повторяет сам себя. Но 1 августа композитор уже радовался: «Моя работа вдруг пошла хорошо. Теперь я знаю, что «Иоланта» в грязь лицом не ударит». Настроение его — на высокой волне: «Вообще я доволен теперь собой».
ПРЕМЬЕРА
5 декабря 1892 года в Императорском Мариинском театре проходила генеральная репетиция «Иоланты» в присутствии двора. Чайковский писал брату: «…опера всем очень понравилась. Накануне была репетиция с государем. Он был в восхищении, призывал меня в ложу и наговорил массу сочувственных слов».
6 декабря, в день памяти Николая Чудотворца, состоялось первое представление. Публика приняла оперу громом аплодисментов. А критики, как всегда, были беспощадны: «Сегодня уже четвёртые сутки вся петербургская пресса занимается руготнёй моих последних детищ, кто во что горазд. Но я к этому вполне равнодушен, ибо не впервой, и я знаю, что в конце концов возьму своё. Меня эта брань, повторяю, не огорчает, но тем не менее все эти дни я находился в отвратительном состоянии духа, как всегда, впрочем, в подобных случаях. Когда долго живёшь, поглощённый ожиданием чего-то важного, то после наступления ожидаемого является какая-то апатия, отвращение к труду и ощущение какой-то пустоты и тщеты всех наших стремлений».
Он очень хорошо знал о тщетности, ненадёжности, мимолётности всего земного…
БЛАГОДАРЕНИЕ
Чайковский назвал «Иоланту» лирической оперой. Но это ещё и опера-молитва, гимн Творцу. Опера-тоска по чистым, высоким отношениям и человеческой любви, которая не сбылась у Петра Ильича.
Рене, король Прованса, невыразимо мучается от того, что его дочь Иоланта слепа:
Господь мой, если грешен я,
За что страдает ангел чистый?
За что поверг из-за меня
Во тьму Ты взор её лучистый?
Подай мне радостную весть,
Утешь надеждой исцеленья!
Я за неё готов принесть
Корону, власть, мои владенья…
Он поселил дочь в высокогорном замке. Иоланта не знает о своей слепоте, думает, что такая — как все. Никто из посторонних не смеет войти в её жилище под страхом смерти. И всё-таки находится рыцарь, который вошёл, полюбил Иоланту, рассказал ей о свете — и она согласна принять любые муки, лишь бы прозреть.
Великий мавританский врач исцеляет Иоланту — и девушку потрясает сияющая красота мира:
Прими хвалу рабы смиренной,
Мой голос слаб и робок взгляд.
Перед Тобою сонм блаженный
И херувимы предстоят.
Но Ты велик и в снисхожденьи,
Твоей любви пределов нет,
И в самом малом из творений
Блестишь, как в капле солнца свет!
Вступает хор — и общая молитва летит к небесам:
Творец всемогущий!
Хвала Тебе! Хвала Тебе!
Все опускаются на колени. Так заканчивается последняя опера Чайковского, «лучшее из всего, что когда-либо писал» композитор.
Как же хотел Пётр Ильич «высказать тот символ веры, который выработался» у него! И Господь дал ему это сделать.
Наталия ГОЛДОВСКАЯ
19 декабря — память святителя Николая Чудотворца. 125 лет назад в этот день состоялась премьера «Иоланты»