Дорогие читатели! У нашей газеты юбилей: 25 лет назад вышел в свет её первый номер.
О том, что узнано, понято за эти годы, о встречах и находках главный редактор Наталия Голдовская рассказывает в новой книге «А поговорить?..» Продолжаем публиковать отрывки оттуда.
(Продолжение. Начало в №№ 7—8)
«И ПРИНЁС МНЕ ЕВАНГЕЛИЕ…»
Я стала знакомиться с прихожанами. Кого только среди них не было! Владимир Ибрагимович Прилуцкий оказался кандидатом медицинских наук. И мы — поговорили.
— Владимир Ибрагимович, часто, когда идут споры о вере, приводят такой аргумент: «А вот учёные утверждают, что Бога нет! Уж им-то виднее!» Но вы к вере пришли. Это исключение из правила?
— Давайте посмотрим, кто чаще ходит в церковь: бабушки, интеллигенты, учёные, деятели искусств? В любом публичном месте легче встретить бабушку — у нас сорок миллионов пенсионеров. И менее вероятно увидеть академика — их на всю Россию несколько сот человек. И если в церкви появляется один академик, это уже много. А если десять-пятнадцать бабушек, то — сравнительно мало. В Москве и молодые люди, весьма и весьма образованные, стоят десятками на службе. Это изрядно, если исчислять процентами.
Что же касается веры осознанной, подтверждённой, то неправильно думать, что она — удел необразованных слоёв населения. В Москве в 20—30-е годы, когда храмы разрушались, в Церкви в основном была интеллигенция. Тогда так и считалось, что вера христианская — вера высокообразованных людей.
Да вы вспомните о таких светилах науки, как отец Павел Флоренский — крупнейший учёный-математик, архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) — профессор медицины, мой коллега. Или академик Павлов.
— А ваш собственный путь каким оказался?
— Поводом для моего обращения, а точнее, для того, чтобы я не забыл детскую веру, были три момента. Первые два — чисто мистические. Они связаны с детскими поступками. Когда я хотел совершить один из них, какая-то невидимая сила сбила меня с ног. А во втором случае — удержала на ногах, хотя я должен был или остаться инвалидом, или разбиться насмерть. Я тогда катался на лыжах, всё время падал, но вошёл в азарт. И вот на горе перекрестился. Невидимая сила держала меня. И было это связано с крестным знамением.
Можно, конечно, подумать: «Случайность!» Ну, да что считать случайностью… Есть, знаете, такая шутка. Когда семинарист (а они, бедолаги, тоже веру теряли) первый раз упал с колокольни и остался жив, — это случайность. Второй раз — совпадение. Третий — привычка.
— Никогда не слышала!
— Это анекдот ещё времён дореволюционных.
— А последний момент, который не дал вам потерять веру? Вероятно, он относится уже к зрелым годам?
— Да. Попадаю я в аспирантуре на выставку английской техники. И показывают нам модель расширяющейся вселенной. Как это вселенная может расширяться, быть чем-то ограничена? И за ней — ничто?! А это «ничто», вероятно, и есть тьма кромешная?
Я посмотрел и подумал: «Ого! Конечно, это теологично! А раз теологично, значит, Бог есть. И какой же Он может быть, если не наш, православный?»
Понятно, что Бог — это Тот, Кто непостижим в банальных человеческих категориях. Мы читали братьев Стругацких. Они хоть и безбожники, по-видимому, но ведь написали же «Трудно быть богом». Помните, вероятно? Там человек из высокой цивилизации (с моралью у него всё в порядке) попадает на планету с атрибутами нашего средневековья. И пытается навести порядок. Но все, кому он помогает, так или иначе гибнут.
Вот вам и ответ на вопрос, почему Бог не делает мир «лучше» в нашем человеческом понимании. Если пытаться навести порядок вот такими простыми, примитивными средствами, совершая насилие и над теми, кого спасаешь, и над теми, от кого спасаешь, придётся всех перебить. Что и случалось в истории, когда являлся очередной персонаж и обещал воцарить добро.
— Точно, тут и начиналось!
— Потом он терял контроль над собой. Вот ругают (и правильно!) всяких диктаторов, которые много людей загубили. А это отнюдь не без мотива. И мне не понравился фильм Абуладзе «Покаяние» в том смысле, что зло там безмотивно. Так не бывает! И пока не докопаешься до причины, от него не избавишься.
Нас эта проблема мучила, когда разоблачали культ Сталина. Сталинистом я не был, в «отцов родных» не верил. Но когда он умер, страна рыдала. Даже в лагерях плакали. В одном бараке, мне рассказывали, объявили: «Сталин умер. Просим всех встать!» И заключённые встали. Остался сидеть один единственный человек — и смотрел, как на зачумлённых, на людей, которые существовали на грани жизни и смерти.
И ещё одно воспоминание. Деревня, хибара. В хибаре совершенно измождённая старушка в лохмотьях, голодная. Рядом пионерский лагерь и портрет Сталина. Она этим очень гордилась:
— Самай умнай человек!
А у меня соображение:
— Но не самый же! Академики поумнее!
— Э, милай! Много на себя берёшь!
И вот бабушка, которая ни аза — в оба глаза, начинает судить: умный — не умный. А ведь ещё и донесла бы…
Итак, всё имеет причины. И вот, когда показали мне расширяющуюся вселенную и я понял, что она теологична, тут уж задумался всерьёз. Кто же Евангелие написал? Что это такое?
Да ещё у нас в семье в то время родился тяжело больной ребёнок (он умер потом). Тогда страшные вещи происходили и со мной, и с женой. Чувства обострились: и мне придётся помирать, и отец с матерью умерли. Постоянно думаю: «Что ж там такое на самом деле? Для чего живём?»
— Как правило, в такие моменты и приходят ответы на вопросы.
— И тут поступает к нам на работу новый сотрудник (а работал я в институте медтехники в лаборатории биокибернетики). И однажды говорит мне:
— Я человек верующий.
— У тебя какая-нибудь своя религия или официальная? — так я у него спросил.
Оказалось, он православный. Тогда я ему другой вопрос задал:
— Что такое Евангелие по жанру? Откуда оно взялось?
— Как, — говорит он, — откуда? Исторические хроники, запись реальных событий очевидцами. Да ты прочти, сам увидишь.
И принёс мне Евангелие. Я заперся в лаборатории, начал читать. И, наверное, со мной на микроскопическом уровне произошло то же, что и с шутом, который дурачился, дурачился, а потом на деле крестился.
— Святой Порфирий.
— Какое-то время потом я подыгрывал этому сотруднику. Даже очень эмоционально рассказывал ему предание об Агасфере. Спаситель нёс крест, попросил напиться. А Агасфер сказал: «Иди, иди!»
— Это Вечный жид, который идёт, идёт — и нет ему остановки и пристанища.
— Подыгрывал я, подыгрывал, что верующий, а потом в какой-то момент назад шага сделать не смог. Не захотел.
— А когда это было?
— В конце 1960-х годов. Новый сотрудник сказал мне, что приближается шестая печать «Апокалипсиса». Вот-вот начнутся описанные там события, и надо ехать на Новый Афон ждать космическую катастрофу.
— Давайте возьмём «Апокалипсис»! Там сказано: «И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась, как кровь. И звёзды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои». «И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца: ибо пришёл великий день гнева Его, и кто может устоять?» (Ап.6: 12—13, 14—17).
Значит, ехали скрываться в пещерах?
— Это было хорошо аргументировано. Но построено на том, что мне не нравилось: на открывании Евангелия.
— Что-то вроде гадания? Задаёшь вопрос — и открываешь Евангелие для ответа. А Церковь подобные вещи запрещает.
— Всё так! Но говорили, что враг не может коснуться Евангелия.
— Зато может коснуться нас!
— Конечно. И вот на этом основании собралась ехать довольно большая группа. Уговаривали и меня. Но у нас больной ребёнок, жена в отчаянии. Думаю: «Будь, что будет, не поеду!» А никакого катаклизма-то и не было.
Спустя много лет у меня появился какой-то религиозный опыт. Стало понятно: не стоит чего-то выдумывать, а надо спокойно жить, принимая всё, что пошлёт Господь.
Общаться с той группой по-прежнему я не хотел. Многие из них потом ушли в политику.
— А вы?
— А я — в православный храм. Так и хожу туда, слава Богу, уже много лет. И всё больше убеждаюсь, что по-другому невозможно.
Владимир Ибрагимович Прилуцкий стал автором нашей газеты. Постоянным и завидным. Его пытались переманить в другие издания. Но он — ни в какую! И всё время поддерживал меня шутками:
— Батюшка, батюшка! Что бы мне почитать?
— Почитай отца твоего и матерь твою!
СОБОР
Храм занимал в моей жизни всё больше места. Хотя прийти туда всегда было трудно: обязательно кто-нибудь или что-нибудь мешало. Это правило, в конце концов, стало вызывать у меня улыбку. А когда настроение хорошее, всё переносится легко.
Духовник приносил мне книги. И в какой-то момент появилось чувство, что я стою перед горой драгоценностей. Они неисчерпаемы: только рассмотришь одно — тут же открывается другое.
Да ещё в редакции мне дали задание — сходить на Всемирный русский собор.
— Больше некому, ты у нас специалист по православию, — сказал главный редактор с улыбкой. — Не представляю, что там будет. Ну, посмотришь!
Я посмотрела. И увидела, что вошла в незнакомый мир — и ничего пока не знаю о нём. В зале полно духовных лиц. Кто они? Почему на одних — белые клобуки, на других — чёрные?
Рядом сидел молодой человек. Спросила у него. А он оказался послушником монастыря. Послушники знают всё!
— В чёрном — епископы и архиепископы, в белом — митрополиты, — объяснил сосед.
Тут все дружно встали. В зал вошёл Святейший Патриарх Алексий II. Запели «Царю Небесный…» Заседание началось с молитвы. Говорили о том, что русские рассеяны по всему миру — и надо найти друг друга, объединиться в вере.
В перерыве мы с послушником вышли на улицу. Был майский день. Солнечный, не жаркий. К нам приближались трое. В центре — митрополит в белом клобуке, справа и слева от него — священники. Митрополит был сосредоточен, строго смотрел прямо перед собой.
— Скажи ему: «Христос воскресе!» — шепнул послушник.
— Христос воскресе! — произнесла я.
И человек в белом клобуке вдруг улыбнулся, повернул к нам голову:
— Воистину воскресе!
Это были первые слова, которыми мы обменялись с митрополитом Смоленским и Калининградским Кириллом. А чуть позже познакомились с ним в зале и договорились о встрече.
ПЕРВОЕ БЛАГОСЛОВЕНИЕ
В храме ко мне подошёл пожилой мужчина, попросил задержаться после службы:
— Хочу вам кое-что рассказать.
Диктофон был со мной. Мы сели на лавочку. Я приготовилась слушать, а Николай Михайлович вдруг спросил:
— Кто благословил вашу газету?
— Зачем? — удивилась я.
— В Церкви всё делается по благословению.
Вот это урок! А ведь правильно: по благословению жизнь строится иначе. Бог всегда помогает человеку. Но тому, кто осознанно ищет воли и поддержки Божией, Господь помогает явно. Происходит особая встреча с Ним. Даже сотрудничество, хотя об этом и подумать страшно.
— А кто может благословить? — стала уточнять я. — Митрополит может?
Николай Михайлович смутился:
— Да, конечно… Но наш батюшка тоже может.
А батюшка как раз шёл мимо. И я обратилась к нему.
— Помоги Бог! — благословил он.
Как просто, ясно!
И Николай Михайлович стал рассказывать.
ПРОША
Весной 1941 года, накануне войны, их семье пришлось уехать из Москвы. Вдова с пятью детьми не могла тут прокормиться. Отправились в деревню — недалеко от Белёва Тульской области. И попали, что называется, из огня в полымя. То немцы, то наши приходили попеременно. Те и другие забирали продукты. А жители бедовали.
Летом после освобождения восьмилетний Коля, самый младший, придумал, как помочь матери. Ходил в лес, собирал, сушил, солил грибы. Работал на совесть. Грибы получались отменные.
А потом мальчик предпринял первую вылазку в город — на базар, продавать продукцию. Тут он впервые и увидел Прошу.
Это был городской юродивый. Коля боялся его панически. Длинная нечёсаная борода, весь грязный, в отрепьях, увешанный какими-то котомками. И с толстой увесистой палкой в руке, да ещё с мощными наростами вместо набалдашника.
Проша шёл по рынку. А рынки после освобождения были богатые. Налоги в деревне огромные — вот крестьяне и продавали всё, что только могли, лишь бы заплатить и получить право жить дальше. Сами не доедали.
Торговцы наперебой просили:
— Прошенька, возьми у меня что-нибудь! Проша, возьми!
Но тот не обращал на них внимания. Направился он прямо к Коле:
— Дай копейку!
Коля в ужасе отдал бы ему всё, что у него было, только бы тот отошёл. Дрожащими руками он протянул Проше монетку. Тот взял — и отправился дальше. А у Коли вдруг появилось множество покупателей. В считанные минуты его товар был продан. И он побежал домой.
— Мам, а кто такой Проша? — стал спрашивать, как только переступил порог.
— А ты его встретил?
И мама рассказала Коле, что Проша уже жил в Белёве, когда она сама была маленькой. И был точно такой же, как теперь.
Мальчик стал встречать Прошу на рынке. Тот всегда подходил к нему. И грибы быстро раскупали.
Про юродивого говорили с охотой. Был он довольно суров. Иногда мальчишки затевали дразнить его. Так Проша мог и замахнуться на них, и ударить палкой. А если взрослые узнавали об этих проказах, детей нещадно наказывали.
Юродивого не трогали немцы. Даже финны и румыны (а они были куда злее!) не смели прикасаться к нему, хотя Проша вёл себя с ними агрессивно.
В войну народ ещё раз убедился в прозорливости Проши. Когда в 1930-х годах в деревнях Тимры и Колизна рушили церкви, он сказал:
— Ну, Колизна и тимрянцы, получите на прянцы!
Ни одно селение в округе немцы не тронули, а Тимры буквально стёрли с лица земли. Из Колизны жителей угнали на работу в Германию.
В один дом, где занимались бандитизмом, Проша принёс сито и сказал:
— Ну, мужики, скоро вас просеют!
И там умерли все мужчины. Род оборвался.
Жил Проша долго, больше ста лет, как считали в Белёве. Умер уже в 1960-х годах. Отпевать его приезжал епископ Тульский и Белёвский.
БЛАГОСЛОВЕНИЕ МИТРОПОЛИТА
Мне часто приходилось общаться с начальствующими лицами. Обычно они не терпят проблем и запинок. Вероятно, это правильно. И к встрече с митрополитом я внимательно готовилась. Зарядила аккумуляторы для диктофона, проверила его. Написала список вопросов. Крупными буквами выделила: попросить благословения.
И вот я в кабинете у митрополита Кирилла. Включаю диктофон — а он не работает.
— Подождите, сейчас разберёмся, в чём дело, — владыка взял проблему в свои руки. Покрутил диктофон и заключил: — Это батарейки.
То, что он не досадовал на неполадку, а начал мне помогать, было совершенно невероятно.
В моей сумке нашлась запасная батарейка, диктофон заработал, беседа началась.
«У Бога нет случаев», — прочитала я позже у святителя Феофана Затворника. Нет случайностей. Мне надо было убедиться, что я вошла в область новых отношений между людьми. Диктофон это открыл.
Благословение митрополита было не только устным. Вот его послание, напечатанное в пятом номере:
Семья — это, пожалуй, последняя крепость в нашем обществе. И если её расшатают, если она рухнет, у общества не будет никакого будущего. Мы знаем, какая неполноценная семейная жизнь сейчас у людей — из-за режима работы, материального положения, отсутствия религиозного образования.
Тем не менее, семья остаётся единственной общностью, в которой хранятся нравственные ценности. Я глубоко убеждён в том, что православная вера способна укрепить семью. Жизнь в семье — подвиг, ведь любовь — всегда жертва. Научиться жертвовать собой для другого и значит научиться любить. Без религиозной мотивации это очень трудно сделать. Человек верующий, если он вдохновляется примером Спасителя, Божией Матери, святых угодников, если он воспитывается с детства на идеале любви как способности к самопожертвованию, в состоянии отдать самого себя во имя другого, во имя полноты семейной жизни.
Я хотел бы пожелать нашим читателям сохранить идеал семьи как общности, в которой хранится нравственность, где воспитывается человек в способности к самопожертвованию. И дай Бог, чтобы православная вера помогала нашим людям сохранить семью!
Митрополит Смоленский и
Калининградский
Кирилл
«ДОРОГОЙ ВАЛЕРА…»
Села на лавочку возле храма, стала записывать какую-то мысль, чтоб по дороге не потерять. Рядом остановился молодой человек лет пяти. Смотрит, молчит. Потом вдруг говорит:
— Хорошо пишешь!
Что тут скажешь?
— А ты мне письмо написать можешь?
— Могу, — отвечаю.
Он достаёт из кармана бумажку. Видно, у него уже всё приготовлено:
— Вот, здесь пиши!
И начинает диктовать: — Дорогой Валера!
— Кто это — дорогой Валера? — спрашиваю.
— Это я. Пиши: «Дорогой Валера, Бог любит тебя!» Написала?
Он рассматривает письмо и остаётся доволен:
— Я теперь всегда буду носить его с собой.
И ушёл. А мне тоже захотелось написать себе такое письмо. И всегда носить с собой.
Наталия ГОЛДОВСКАЯ
(Продолжение следует)