Дорогие читатели! Нашей газете исполнилось 25 лет. О встречах и открытиях этого времени рассказывается в новой книге Наталии Голдовской «А поговорить?..» Продолжаем публиковать отрывки оттуда (начало в №№ 7—12 за 2018 год и №№ 1—2 за 2019 год).
АБСОЛЮТНО ДОСТУПНЫЙ НЕДОСТУП
В Москве появилось Общество православных врачей. Возглавил его Александр Викторович Недоступ — профессор-кардиолог, доктор медицинских наук. Мы с ним договорились о встрече.
— Семья у нас была религиозная, — рассказывал Александр Викторович. — По материнской линии все предки — священники. И бабушка, и дедушка происходили из духовного сословия.
Дед — тульский протоиерей Александр Раевский, председатель местного общества трезвости, директор духовного училища. Он был настоятелем большой церкви сначала в Заречье, где располагаются оружейные заводы, потом в центре города.
Я ездил в Тулу в прошлом году. Одна церковь разрушена и сейчас восстанавливается. В другой пока помещается областной архив, но собираются делать храм.
Моя вера в молодости была очень поверхностной, не слитой с жизнью. Хотя, наверное, она влияла на поведение. Я и в церковь забегал, и в Лавру ездил.
Но по-настоящему прийти к вере мне случилось так же, как большинству: после критической жизненной ситуации. Тогда ноги меня сами привели в храм. Я почувствовал, что там боль отпустила. И тут уже всё началось серьёзно.
— Сколько вам было лет?
— Около тридцати. Время советское. Стал искать какие-то книжечки. Покупал «Журнал Московской Патриархии» — ради единственной проповеди, которая в нём печаталась.
Дальше судьба свела меня со священниками. Сначала с отцом Сергием Желудковым. К нему по-разному относятся, но он был человеком глубоко верующим, порядочным, умным. Потом с отцом Кириллом Чернецким, который венчал нас с женой у себя на квартире. А жену когда-то ещё и крестил.
А дальше в течение двадцати лет я лечил архимандрита Кирилла (Павлова). Так что мне повезло: воспитатели были хорошие.
Потом у отца Кирилла случился тяжелейший инсульт, его стали лечить другие врачи. Но я его навещал.
— Теперь трудный вопрос: почему вы стали врачом?
— Мне нравились литература, история. Очень интересно было читать про атомную бомбу. Я колебался между Московским инженерно-физическим институтом и факультетом журналистики МГУ. Но потом понял: математику не люблю — так какой же из меня физик? А в журналистике в те годы пришлось бы писать не то, что хочешь.
Перед моими глазами был замечательный пример — академик Евгений Михайлович Тареев (кстати, сын известного богослова Михаила Михайловича Тареева). Это мой дядюшка. Как-то я попросил у него несколько книг по медицине и понял, что это интересно. Поскольку у меня была золотая медаль, можно было поступать куда угодно. Я и пошёл в медицинский институт. Вроде бы случайно всё получилось. А на самом деле Господь привёл.
— Почему вы выбрали кардиологию? Говорят, в сердце находится душа.
— Сейчас, наверное, трудно это утверждать. Хотя у святителя Луки (Войно-Ясенецкого) такая концепция есть: сердце — обиталище души. Но, думаю, после пересадки сердца так уже не говорили бы. Ведь тогда вместе с сердцем к человеку должна переходить внутренняя сущность донора, а этого не происходит.
Сердце — это мышечный орган. Но собирательно, это, конечно, вместилище самых потаённых, глубоких, высоких чувств.
Жена академика Тареева — Галина Александровна Раевская (дочка протоиерея Раевского) тоже была терапевтом и кардиологом. Я смотрел на своих родственников и думал: «Наверное, буду терапевтом, как дядя Женя».
Стал заниматься в студенческом кружке на кафедре факультетской терапии первого Московского мединститута. Это старейшая терапевтическая клиника в России, возглавлявшаяся тогда Владимиром Никитовичем Виноградовым.
— Который проходил по делу врачей?
— Да, это мой учитель. Вот его портрет. По моей просьбе мне дали научную работу по сердцу. Я стал терапевтом. Но внутри терапии мне ближе кардиология. Хотя мы занимаемся всеми внутренними болезнями.
— Я знаю, что больные стремятся попасть к вам. Для них Недоступ — доступен? Или не особенно?
-Доступен (смеётся). Абсолютно. Конечно, трудно с годами становится, потому что невозможно никому отказать. Помню, когда-то отец Кирилл (Павлов) спросил: «Устаёте?» Говорю: «Устаю». «Много работы?» — «Много». — «Ну и работайте!» И благословил меня.
— У вас с ним сложились дружеские отношения?
— Он слишком высоко стоит, чтобы назвать их дружескими. Просто добрые. Этот человек излучает любовь всем своим существом.
— Для меня так и осталось загадкой: отец Кирилл и есть тот самый сержант, который защищал знаменитый «дом Павлова» в Сталинграде? Фашисты так и не смогли захватить это здание. Отец Кирилл вспоминал, что нашёл книжечку без обложки. Это было Евангелие.
— Он всегда отказывался говорить на эту тему. Считал, что это уже не важно. Похоже, там было два сержанта Павлова, оба сражались, защищали дом. Но потом отец Кирилл ушел в семинарию, Духовную Академию, постригся в монахи. А Яков Павлов вступил в партию и был признан официальным защитником дома.
Во всяком случае, отцу Кириллу вручили Звезду Героя Советского Союза, о чём, возможно, не все знают. Он уже болел, был очень удивлен и сказал мне: «Я чего угодно ожидал, только не этого…»
— Скажите, с какой целью было создано в Москве Общество православных врачей?
— Инициатива тут исходила не от меня. В 1994 году мне предложили сделать доклад о врачевании в России на конференции, посвященной памяти философа Ивана Ильина. Я отталкивался от его книги «Путь очевидности», где он размышлял о призвании врача. Потом с этим докладом я выступил по радио «Радонеж». Дальше его опубликовали в журнале «Москва» — по благословению отца Кирилла.
И вот незнакомые мне тогда люди пришли и сказали: «Возникла идея об объединении православных врачей. Мы по-особому мыслим, у нас своя точка зрения по многим вопросам».
— По каким, например?
— Медицина очень далеко зашла в возможностях управлять жизненными процессами человека. Вторгается в святое святых, сокровенные вещи. И часто ведёт себя неподобающим образом.
Аборт нарушает заповедь «не убий». Фетальная терапия (фетос — по латыни «плод») использует вытяжки мозга и других тканей из умерщвлённого человеческого плода, который или абортируется, или после укола изгоняется из чрева матери на поздних сроках беременности. Такие вытяжки впрыскивают больным, полагая, что это приводит к омоложению органов.
— Напоминает «Собачье сердце» Булгакова.
— А мне — людоедство. Главное, никто научно не доказал, что это помогает. Фетальная терапия, по существу, уже отвергнута всем миром. А у нас — нет.
И даже если бы этот метод помогал, он недопустим, потому что нарушает заповедь «не убий». И те, кто спокойно относится к нему, говорит, что младенец-то всё равно погиб, — могут пойти дальше: из его кожи делать абажуры, перчатки, как это уже было в истории человечества. А трупики сжигать и удобрять цветы.
— Возвращение к фашизму?
— Я считаю, что эта деятельность заслуживает своего Нюрнбергского процесса. А ещё православные врачи против лечения стволовыми клетками. Эти клетки дают родоначалие всему стволу (как дереву — зерно). Они существуют в человеческом организме в изобилии. Если в больной орган впрыснуть культуру стволовых клеток, они усваивают свойства ткани, в которую попали, и начинают размножаться. Получается как бы живая заплатка.
И ничего плохого не было бы, если бы стволовые клетки брались из тела самого человека. Такие технологии есть. Они дорогие, но реальные. Можно брать клетки из пуповинной крови.
— Во время родов?
— Да. Но не из тела убитого эмбриона. И недавно Церковно-общественный совет по биомедицинской этике, сопредседателем которого я являюсь, сделал заявление, призвал врачей остановиться. Кроме того, проинформировал членов Церкви, что пользоваться этими технологиями нельзя.
Мы не приветствуем технику гипноза, когда выключается сознание человека. И много что ещё.
На первом заседании Общества присутствовал архимандрит Кирилл (Павлов), благословил нас. Однажды целый вечер отвечал на наши вопросы. И потом долгие годы мы обращались к нему во всех трудных случаях.
Были у нас «проклятые темы». Были радостные дни, когда мы встречались, чтобы отпраздновать Пасху или Рождество. К нам присылали из Госдумы законопроекты, чтобы мы высказали своё мнение по ним. Скажем, о «целительстве». Предполагалось, что экстрасенсы, колдуны получат статус официальной медицинской профессии и места в поликлиниках. Мы резко (и, к счастью, не одни) выступили против. Закон не приняли.
Наше Общество было первым. Потом подобные Общества возникли во многих городах России. А когда у нас проходило сотое заседание, мы получили поздравление Святейшего Патриарха, отслужили благодарственный молебен. У нас есть врачи, которые стали священниками.
— Что для вас лично значит этот союз единомышленников?
— Православные врачи, как и все православные люди, немножко «белые вороны». К тому же мы считаем, что необходимо лечение не только тела, но и души, чем должны заниматься священники. Этого наши неверующие коллеги не понимают. Мы нисколько не считаем себя лучше. Среди них есть замечательные врачи, подвижники, альтруисты. Просто Господь пока не открыл их внутренние глаза.
Нам проще говорить между собой. Мы собираемся раз в месяц, обсуждаем проблемы с родственных позиций.
— И убеждаетесь: счастье — это когда тебя понимают?
— А ещё пытаемся противопоставить свою деятельность бездушной, бездарной новой медицине, которая формируется на наших глазах. Надо же сопротивляться.
УКУС КОМАРА
Сторож в храме был уже не молод и с какой-то симпатичной хитринкой.
— Вот ты молишься о здравии, — остановил он меня однажды. — А я тебе расскажу, как меня Господь исцелил. Такая болезнь была — лечению не поддавалась. Уж я терпеть не мог. И тут ночью меня кусает комар. На следующую ночь опять кусает — в ту же точку. И ещё третий раз. А мне легче, легче. Прошла болезнь!
Смотрю ему в глаза. Вижу хитринку.
Пересказала эту историю коллегам в редакции. Стали возмущаться:
— Что за глупости!
Потом кто-то засомневался:
— Но пиявки же кусают и лечат!
Хорошая вещь хитринка. Весёлая…
Наталия ГОЛДОВСКАЯ
(Продолжение следует)