Мы продолжаем публиковать отрывки из новой книги Наталии Голдовской «А поговорить?..», где рассказывается о встречах и открытиях на пути в вере (начало в № 7 за 2018 год).

НИЧЕГО СЛУЧАЙНОГО

Всё больше я убеждалась: нет в нашей жизни ничего случайного. События происходят для чего-то, даже самые ненужные на первый взгляд.

В редакции мне дали задание: пойти в Галерею художника Шилова и написать о его новой картине. У меня есть любимые художники. К ним я бы сходила с удовольствием. Но… работа есть работа. Приходится смиряться.

Батюшка мой любит повторять:

— Когда думаешь о себе много, Господь тебе ничего не даёт. А когда смиришься, всё получаешь.

Оказывается, Шилов написал портрет монахини Адрианы с Пюхтицкого подворья. Матушка сидит в белом апостольнике. В руках — чётки. Перед ней на столе — раскрытая старинная книга: Евангелие или Псалтирь. А к плечу припала молоденькая девушка.

В общем, если бы я не пошла на презентацию, могла бы и не познакомиться с этой удивительной монахиней.

И ПОГЛЯДЕЛА ОНА В ЕГО СИНИЕ ГЛАЗА

Ей было девятнадцать лет. Она училась в Московском авиационном институте, когда началась война. Осенью 1941-го фашисты подошли к столице. Институт эвакуировали, и Наташа Малышева должна была уехать вместе со всеми. Но не уехала.

— По городу прошёл клич: «Ляжем костьми, но Москву не отдадим!», — вспоминала она. — За считанные дни были сформированы четыре дивизии добровольцев — по одиннадцать тысяч человек в каждой. В них набирали тех, кого не взяли на фронт, начиная с шестнадцатилетних.

Наталье Малышевой было очень страшно. Душа и тело словно разделились: долг звал защищать Родину, а тело — восставало против. Жить-то хотелось!

— И всё-таки я пошла на фронт, не рассчитывая ни на что, — говорила она.

Когда мы встретились, ей было 85 лет. Она сменила имя и стала монахиней Адрианой. Но всё, что связано с войной, в ней оставалось живо. Незабываемо.

ЕЁ НАЗВАЛИ ДЕЗЕРТИРОМ

5 декабря 1941 года началось наступление наших войск. Когда немцев прогнали от столицы, ополченцам предложили:

— Вы можете возвращаться по домам!

И некоторые вернулись. Но Наташа осталась. Она попала в подразделение войсковой разведки и была там единственной девушкой.

— Военное время поднимало из человеческой души особые качества: всё пожертвовать, поделиться с другими, — размышляла матушка.

Она всегда отличалась весёлым характером. Шутила, остроумно обыгрывала жизненные ситуации. И необыкновенно поддерживала дух бойцов. С нею было надёжно идти в разведку.

Наташа прекрасно знала немецкий язык. Командование предложило ей работать в тылу врага. Девушка согласилась. Но ей запретили рассказывать товарищам по отделению о новом служебном назначении. Велели сказать, что она всё-таки возвращается домой.

Разведчики попытались её «образумить»:

— Как же мы без тебя?

А потом сказали жестокие слова:

— Так ты дезертир!

Каково ей было молчать? Сердце сжималось, плакать хотелось. Но она терпела. Виду не подавала.

ЗА ЛИНИЕЙ ФРОНТА

Восемнадцать раз Наталья Малышева пересекала линию фронта:

— Это состояние невозможно передать, когда уходишь со своей земли и оказываешься там, где каждый твой шаг опасен.

Наташа воевала в 16-й армии, которой командовал Рокоссовский. На одно задание он сам провожал её. Просил:

— Зря не рискуй!

Ей надо было выяснить судьбу пропавшего разведчика. Наташа добралась до дома их связного. Там её ждали и заранее условились: возле сарая будут стоять грабли. Если они повернуты зубьями к сараю, то всё в порядке. Если наоборот, то надо срочно уходить: впереди опасность.

Наташа затаилась возле дома. Грабли стояли зубьями к сараю. Она обрадовалась, начала стряхивать с себя траву, которой замаскировалась. И вдруг видит: из дома выходит женщина и, оглядываясь, словно опасаясь чего-то, приближается к граблям, поворачивает их. Предупреждает о засаде.

Разведчица решила подождать. Через какое-то время появился мужчина, подошёл к граблям и тоже повернул их — снова зубьями к сараю: мол, путь свободен, входи в дом.

— Я взмолилась: «Господи, помоги!», — рассказывала матушка Адриана. — Что ж это такое? Что изменилось? В дом никто не входил. И тут вспоминаю слова Рокоссовского: «Зря не рискуй!»

Она ушла, так и не выполнив задание. Позже выяснилось: связной оказался предателем. Впереди девушку ждала смерть.

А однажды смерть стояла у неё за спиной. Немец направил на Наташу пистолет.

— Я тогда просила: «Господи, только не плен! Пусть лучше он меня убьёт», — вспоминала матушка. — А он вдруг подтолкнул меня в спину и сказал: «Иди! Я с девчонками не воюю». Это было чудо.

Она ни разу не слышала, чтобы кто-то в атаке кричал: «За Родину! За Сталина!» Может, где-то это и было. И ещё она ни у кого не видела крестиков. Хотя их командир, например, явно вёл себя по-христиански. И разведчиков этому учил.

— А потом подумала: «Но ведь и я свой крестик никому не показываю». Значит, и они скрывают.

Войну Наталья Малышева закончила старшим лейтенантом. Была награждена орденами и медалями: Отечественной Войны, Красной Звезды, За боевые заслуги, За оборону Москвы, За оборону Сталинграда.

КРУГ ЖИЗНИ

Она вернулась в институт. Снова стала студенткой. А после учёбы её направили в подмосковный Калининград — в фирму Королёва и Исаева. Малышева проектировала ракетные двигатели. Входила в государственную комиссию по их испытанию. Тоже, кстати, единственная женщина.

— Тщеславна была ужасно! — улыбалась матушка. — Мне нравилось находиться в центре внимания, позировать фотографам.

И не удивительно. Она же красавица. К тому же совершенно светский человек, как говорила сама. Её повысили в звании до майора. Наградили двумя орденами «Знак почёта». А это очень высокая награда.

От других её отличало только одно: она не терпела, когда при ней ругали Бога, плохо отзывались о верующих. Никогда не ходила на лекции по атеизму.

Над Натальей Владимировной подтрунивали:

— Ты что — суеверная?

— Какие вы неграмотные! — удивлялась она. — Вера и суеверие — разные вещи.

В середине 1980-х годов Малышева баллотировалась в депутаты Верховного Совета СССР. Это было время напряжённое, суетное. А тут ещё пришло письмо из Ленинграда от вдовы однополчанина. Та писала, что у неё стряслась беда: сын стал священником. И призывала Наталью Владимировну срочно спасать «бедного мальчика».

Молодого иеромонаха послали служить на сельский приход. И обе женщины поехали к нему в деревню под Ярославлем.

— К нам вышел человек с огромной бородищей, — рассказывала матушка. — Я ему говорю: «Серёжа?!» А он: «Отец Сильвестр!» Глянула ему в глаза, а они синие, ясные, весёлые.

Отец Сильвестр пригласил гостей в дом. Точнее, убогую избу из двух комнат. Перед ней был вырыт колодец. Вошли по кособоким ступеням. В первой комнате стояли два топчана.

— Тут вы и расположитесь! — определил хозяин.

Наталья Владимировна была поражена. Жили её друзья в центре Ленинграда, в трехкомнатной квартире. Всего — в изобилии. Отец Серёжи был доктором наук. А сын всё оставил, расстался с хорошей работой.

— Господи, дай и мне кусочек такой веры! — взмолилась она про себя.

В деревенском храме Наталья Владимировна испытала чувство детского счастья. Вспомнила, как мама водила её в Страстной монастырь. Как во время войны у неё, разведчицы, было чувство, что она всё время под защитой. Словно надёжно закрыта от раны и смерти.

Наталья Владимировна испугалась, что на ней даже крестика нет. Подошла к свечному ящику.

— Там продавали только алюминиевые крестики на веревочках, других не было, — вспоминала матушка. — Там я купила вот этот крестик, и он до сих пор у меня живёт.

Наталья Владимировна Малышева так и не стала депутатом. Господь услышал молитву. Началось её возвращение к себе самой:

— Круг жизни замкнулся. Я захотела стать монахиней.

НА ПЮХТИЦКОМ ПОДВОРЬЕ

Она впервые появилась там несколько лет назад. Наталья Владимировна уже вышла на пенсию, свободного времени у неё было много. Бывшей разведчице и тут пришлось «повоевать». Малышева помогала подворью оформлять документы, чтобы вернуть Церкви пусть не все здания, но хотя бы часть.

Когда она входила в трапезную, диакон возглашал:

— Наша благодетельница пришла!

Наталья Владимировна видела, как много приходится работать монахиням, чтобы восстановить разрушенную обитель. И не хотела быть обузой для монастыря. Поэтому о своём желании принять постриг помалкивала.

Постригали монахинь только раз в году — Великим Постом, накануне Пасхи. Пропустишь — и надо ждать двенадцать месяцев. И вдруг однажды Наталья Владимировна услышала, как одна тяжело больная женщина просила настоятельницу:

— Мне бы хотелось перед смертью принять постриг, но жить дома.

И получила благословение. Наталья Владимировна сразу же пошла к батюшке, сказала, что тоже хочет стать монахиней.

— Я не буду в тягость, останусь дома, — пообещала она.

Священник отправился на переговоры с настоятельницей. Потом позвал Малышеву. А настоятельница пригласила к себе монастырскую швею и спросила:

— Успеешь за неделю сшить облачение для Натальи Владимировны?

— Ой! Я ей за три дня сошью!

И вот Наталья Владимировна стала монахиней Адрианой. Трое суток провела в храме, молилась. Потом пришла к настоятельнице:

— Мы с ней поднялись на второй этаж, она открыла передо мной дверь этой комнаты и спросила: «Вам тут нравится?» Мне, конечно, понравилось. Из окна виден храм. «Вот и будете тут жить!» — услышала я.

С того дня минуло почти десять лет. Матушке Адриане в монастыре нашлись дела.

— У меня была пишущая машинка, которая теперь кажется архаичной. Но тогда она была великолепна. Я печатала на ней документы.

А ещё торговала книгами:

— Мне ставили столик у ворот подворья, кресло. Я садилась. Много-много людей утром шли на работу. И все устремлялись ко мне. Так что я хорошо наторговывала!

Но и потом матушка не стала обузой для обители.

— Меня государство не обидело, пенсия персональная, — улыбалась она. — Так что своему монастырю и теперь помогаю.

Матушка Адриана с благодарностью говорила о своих однополчанах:

— Я была уверена: даже если немцы близко, ребята меня не бросят. Самое дорогое чувство — уверенность, что рядом есть надёжное плечо. Это хотелось бы передать молодежи. Ведь потом люди будут вспоминать не квартиры и наряды, а то, как помогали другим.

И она подружилась с молодежью. В День Победы ребята дарили ей цветы. И всегда навещали перед экзаменами в школах и институтах:

— Матушка, помолитесь!

А потом, счастливые, докладывали об успехах. И скромно сообщали дату следующего экзамена. Чувствовали рядом надёжного человека, который с Божией помощью умеет побеждать.

…Монахиня Адриана отошла ко Господу 4 февраля 2012 года. Ей было девяносто лет.