ЗА ПОРОГОМ

Исаак ЛЕВИТАН. За порогом

Бог умеет хранить Свои тайны. Но человеку всё время хочется заглянуть за порог, которым заканчивается земная жизнь. Нам известны видения святых и не святых людей о загробном мире. Почти все они — личные: касаются этого человека и его ситуации. Общей картины никак не рисуют.

У апостола Павла было общее видение: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет… был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (см.: 2 Кор. 12: 8—9).

Великий оратор, проповедник, мудрец, святой апостол Павел не смог передать услышанное и увиденное!

И всё-таки писатели дерзнули заглянуть за порог времени. Давайте вместе с Клайвом Стейплсом Льюисом отправимся не в рай, а в его преддверие. Там действуют герои повести «Расторжение брака». Почитаем её вместе.

Бог создал красоту земли. Но она — отражение небесной красоты. Льюис попробовал увидеть первоисточник. Радовался, наслаждался видами вечного мира, которые ему открывались. Порадуемся с ним.

Напомню: по сюжету в преддверие рая прибывает автобус из ада — с душами, похожими на призраки. Это что-то вроде экскурсии. Прибывает в автобусе и герой книги, от лица которого ведётся повествование. Даже через закрытую дверь он слышит: «в ясной тишине поёт жаворонок».

Тишина там — ясная. Звучит красиво. Завораживающе. И вот герой повести вышел из автобуса:

«Было светло и прохладно, как летним утром, минуты за две до восхода солнца, но само пространство показалось мне иным, незнакомым, каким-то особенно большим, словно и небо здесь дальше, и поляна просторней, чем на маленьком шарике Земля. Я как бы вышел наружу, и даже Солнечная Система была теперь домашней, почти игрушечной. Мне стало свободно и страшновато…»

«…я наклонился и попробовал сорвать ромашку. Стебель рваться не стал. Он даже не откручивался, вообще не двигался, хотя я ободрал об него руку и весь вспотел. Ромашка была твёрдой не как дерево и не как железо, а как алмаз».

Зло святые отцы называли не сущим — не имеющим сущности. Оно действует в нас мысленно. Вот и призраки, прибывшие из ада, почти не видны в райском преддверии, просвечивают насквозь. Но это человеческие души. В них вложен образ Божий. Они могут преобразиться, стать реально красивыми, богатыми. Сущими. А могут сойти на нет, как всё в аду. Чтобы души преобразились, навстречу им вышли жители рая.

«Они так сверкали, что я различил их издалека и сперва не понял, люди ли это. Они приближались, земля дрожала под их тяжёлыми шагами. Ступали они по мокрой траве, она сминалась, роса осыпалась на землю, и снизу поднимался запах свежести. Одни были одеты, другие обнажены, но обнажённые были нарядны, а одежды не скрывали прекрасных очертаний тела». «Сияющий Дух был одет, а лицо у него светилось такой радостью, что я чуть не заплясал на месте».

Радость разливалась вокруг.

Герой повести внимательно наблюдал за окружающим и происходящим:

«Меня поразило, что ни про кого нельзя сказать, сколько ему лет. У нас на земле мы видим иногда мудрость на лице младенца или весёлую простоту старика. Здесь каждый был и стар и молод».

Полюбуемся снова райским преддверием:

«Справа росли большие красивые кедры. Я направился к ним. Идти было трудно. Твёрдая трава с непривычки резала ноги, и я ступал, как Русалочка у Андерсена. Пролетела птица, я ей позавидовал. Она здешняя, настоящая, как трава. Под её весом согнулся бы стебель, и роса посыпалась бы на землю».

«Минуту-другую под кедрами стояла тишина, потом послышались какие-то глухие звуки. Два льва, мягко ступая, вышли на поляну, взглянули друг на друга, встали на задние лапы, словно геральдические львы, и стали играть. Гривы у них были мокрые — наверное, они выкупались в реке, шумевшей неподалёку. Я испугался и пошёл посмотреть, где же она. Река оказалась за стеною цветущих кустов, стоявших у самой воды. Текла она тише Темзы, но быстро, как горный поток. Там, где отражались деревья, вода была бледно-зелёная, сквозь неё виднелись все камешки на дне».

«Где-то за лесом раздавался громкий и радостный грохот». «Я увидел зелёные склоны, спускающиеся амфитеатром к озеру, в которое с многоцветной скалы падал водопад». «Грохот походил на хохот великана, вернее, ощущение было такое, словно целый класс великанов-мальчишек хохотал, плясал, пел и ревел, радостно трудясь над чем-то.

Недалеко от того места, где водопад срывался в озеро, росло большое дерево. Брызги воды и пены переливались на нём, сотни птиц мелькали среди листвы, а листья были огромны, как вечернее облако. Откуда ни взгляни, сквозь зелень просвечивали золотые плоды».

Трудно представить себе это дерево с листьями огромными, как вечернее облако. Какое же дерево большое, если на нём помещаются сотни птиц! А золотые плоды так и манят к себе — наливные, сочные, наполненные сиянием спелости.

Жители рая и души, прибывшие из ада, знали друг друга в земной жизни. Им было, о чём поговорить. Светлые люди открывали призракам, в чём их ошибки и как можно остаться в раю. Они говорили просто и будили совесть: «Попроси милости. Тут можно только просить, купить ничего нельзя»; «Ты не жил как надо и не делал всё, что мог. Никто из нас этого не делал». И ещё — очень важное: «Частных дел нет». Таких, которые не касались бы всех.

У призраков из ада, была общая особенность. Каждый считал себя правым, значительным, недооценённым. А у райских жителей иное состояние: «Я на себя не гляжу. Я перестал с собой носиться»; «У меня нет никаких прав. Если бы мне дали то, что мне по праву следует, я бы здесь не был».

Герой повести стал свидетелем диалога призрака женщины и райского Духа.

— Ох, зачем мы приходим на свет? — причитал призрак.

— Чтобы обрести радость, — ответил Дух.

Разговор их продолжался долго. Это было переливание из пустого — в порожнее, как часто случается в нашем мире.

— Друг мой, — сказал терпеливый Дух, — не могли бы вы подумать о чём-нибудь, кроме себя?

Призрак не мог. И невольно обращаешься к себе: а я-то могу?

«Земля затряслась, лес зашумел и закачался. Почти сразу — а может, и сразу — я услышал цокот копыт. Я кинулся в сторону, но спрятаться не успел. Стадо единорогов ворвалось на поляну. Меньший из них был больше слона, глаза их и ноздри пламенели багрянцем, грива сверкала лебединой белизной, рога были ослепительно синие. Я запомнил навсегда, как ржали единороги на бегу, как откидывали задние ноги и низко наклоняли головы, словно хотели рогом поразить врага».

Спасаясь от единорогов, герой повести «добежал до широкой долины и увидел горы, из-за которых всходило и не могло взойти солнце. Неподалёку, у покрытого вереском холмика, росли три сосны, а под ними лежали большие плоские камни (как напоминает Шотландию! — прим.). На одном из камней сидел высокий человек, почти великан, с длинной бородой. Я ещё не разглядел, какие у здешних людей лица, а сейчас понял, что они вроде бы двойные. Передо мной было божество, чисто духовное создание без возраста и порока. И в то же время я видел старика, продублённого дождём и ветром, как пастух, которого туристы считают простаком, потому что он честен, а соседи по той же самой причине считают мудрецом. Глаза у него были зоркие, словно он долго жил в пустынных местах, и я почему-то догадался, что их окружали морщины, пока бессмертие не умыло его лица».

Старик спросил:

— Куда ты идёшь?

Герой повести ответил:

— Не знаю.

Хороший вопрос из вечности — к каждому из нас. И честный ответ жителя земли.

— Тогда посиди со мной, — предложил почти великан. — Поговорим.

Его звали Джордж Макдональд. Много лет назад герой Льюиса купил книгу этого человека — и она перевернула его жизнь, привела к вере. Теперь можно было задавать вопросы автору. Герой повести ему доверял.

Слова Макдональда — красивы, как и всё вокруг. Это красота истины. Она открывает главное: как обрести рай.

Вот несколько афоризмов. В них надо вдуматься. Может быть, потом прочитать снова. Джордж Макдональд говорил:

— Тебе не понять вечности, пока ты во времени.

И всё-таки объяснял:

Рай реальней реального. Всё, что реально, от рая. Всё тленное истлеет, осыплется, только сущее пребудет.

…блаженство окрасит и преобразит всё прошлое.

Есть только два вида людей — те, кто говорит Богу: «Да будет воля Твоя!», и те, кому Бог говорит: «Да будет твоя воля!» Все, кто в аду, сами его выбрали. Ни одна душа, упорно и честно жаждущая радости, туда не попадёт. Алчущие насытятся. Стучите, и отворят вам.

Всякая погибшая душа предпочитает власть в аду служению в раю. Она что-нибудь да хочет сохранить ценою гибели, что-нибудь нужнее радости, то есть правды. Немало на свете людей, которым так важно доказать бытие Божие, что они забывают о Боге. Словно Богу только и дела, что быть! Многие так усердно насаждали христианство, что и не вспомнили о словах Христа. Да что там! Так бывает и в мелочах. Ты видел книголюбов, которым некогда читать, и филантропов, которым не до бедных. Это самая незаметная из всех ловушек.

Давай вспомним: сперва ты злишься, и знаешь об этом, и жалеешь. Потом в один ужасный час ты начинаешь упиваться злобой. Хорошо, если ты снова жалеешь. Но может прийти время, когда некому жалеть, некому даже упиваться. Сварливость идёт как заведённая.

Если в человеке остался хоть кусочек истинного, мы его оживим. Если осталась хоть одна искра под пеплом, мы раздуем её в светлое пламя. Но если остался один пепел, дуть бесполезно, он только запорошит нам глаза.

Тот, кто ненавидит добро, ближе к нему, чем тот, кто о нём не думает или считает, что оно у него в кармане.

Люди, не ведающие любви и замкнутые в самих себе, хотели бы, чтобы им дали шантажировать других… Чтобы последнее слово осталось за ними. Чтобы ад запрещал раю.

Нельзя отдать добро в рабство злу.

Я знаю, очень благородно говорить, что не примешь спасения, если хоть одна душа останется во тьме внешней. Но не забудь о подвохе, иначе собака на сене станет тираном мироздания.

Если любовь не преобразишь, она загниёт, и гниение её хуже, чем гниение мелких страстей. Это сильный ангел, и потому — сильный бес.

…кто-то должен напомнить то, что вы забыли: любовь в вашем смысле слова — ещё не всё. Всякая любовь воскреснет здесь, у нас, но прежде её надо похоронить.

Те, кто это знает, боятся говорить. Вот почему горе прежде очищало, теперь — ожесточает.

Искуплённое человечество молодо, оно ещё не вошло в силу. Но и сейчас в мизинце великого святого хватит радости, чтобы оживить всю стенающую тварь.

Ад меньше земного камешка, меньше райского атома. Взгляни на бабочку в нашем истинном мире. Если бы она проглотила весь ад, она бы и не заметила.

Вся злоба его, вся зависть, всё одиночество, вся похоть — ничто перед единым мигом райской радости. Зло даже злом не может быть в той полноте, в какой добро есть добро. Если бы все мучения помыслились вон той птичке, она проглотила бы их, как ваш земной океан проглотил бы каплю чернил.

Погибшая душа бесконечно мала, её почти нет, она совсем усохла, замкнулась в себе. Бог бьётся об неё, как звуковая волна об уши глухого. Душа сжала зубы, сжала кулаки, крепко зажмурилась. Она не хочет, а потом уже не может давать, вкушать, видеть.

Есть только одно благо — Бог. Всё остальное бывает благом, когда смотрит на Него, и злом, когда от Него отворачивается.

Конечно, это немногое из того, что говорил Джордж Макдональд. Но из его слов появляется ответ на вопрос, почему не смог рассказать о рае апостол Павел. Из временного мира не понять вечности. Духовное нам доступно только в притчах. Притчами говорил Христос. И Льюис последовал тем же путём.

Каждый может прочитать или перечитать повесть Льюиса, любую книгу. Но я предлагаю всё-таки продолжить чтение вместе. Человек отмечает, что созвучно ему. И открывает другим.

Об этом хорошо сказал один из райских героев Льюиса, в прошлом художник: «Когда ты станешь таким, каким тебя Бог задумал… ты увидишь то, что дано увидеть только тебе, и тебе захочется с нами поделиться».

Мой духовный отец протоиерей Георгий Бреев читал Клайва Стейплса Льюиса незадолго до ухода в иной мир и сказал мне:

— Пересмотреть бы заново все эти книжки. Да времени не хватит…

— А может, хватит? — возразила я.

— Нет, — ответил батюшка. — Надо смотреть реально.

Вот мне и захотелось напомнить вам о замечательных книгах, которые стоит читать. Пока есть время.

Наталия ГОЛДОВСКАЯ