Недавно мне попалась старая записная книжка. Открыла её, а там цитаты из «Размышлений о псалмах» Клайва Стейплса Льюиса:
Незачем толковать о том, что прощать легко. Все мы помним старую шутку: «Бросил курить? Это что! Я сто раз бросал». Прощать трудно. Мы сотни раз вынуждены прощать одно и то же. Прощаем, умерщвляем досаду, а она оживает, как ни в чём не бывало. До седмижды семидесяти раз надо прощать не 490 обид, но одну единственную.
Считать себя правым — одно, считать себя праведным — другое.
Зло быстро входит в привычку.
Вынужденная милость хуже суровой справедливости.
…человеку надо пройти через смерть, если он хочет жить в истинном значении этого слова.
Всё, что было лучшего в религиозной истории мира, предвосхищало Христа.
Льюис писал о том, что ему интересно в псалмах: «В этой книге я не убеждаю неверующих в истинности нашей веры. Я обращаюсь к верующим или хотя бы к тем, кто открыл Псалтирь, чтобы подкрепить зарождающуюся веру. Нельзя непрестанно защищать истину, надо и насладиться ею».
Писатель предупреждал: он делится своими открытиями с читателями, как школьник со школьником. Но это внимательный и вдумчивый ученик в школе жизни: «Иногда (не всегда) я рад, что не слишком хороший богослов, уж очень легко тогда счесть себя хорошим христианином».
ПОЭЗИЯ
А меня в книге Льюиса прежде всего заинтересовали мысли о том, что «псалмы — стихи, причём такие, которые пели вслух». Автор отмечал: «Писание — это книга, и потому, читая его, мы поневоле входим в область словесности. В нём есть разные жанры. Псалмы — это лирика со всеми её условностями…» «Какая удача, нет — какой дар Промысла, что у стихов, которые должны были прозвучать на разных языках, сохраняется в переводе главная особенность формы!»
Льюис обращался к читателям: «Если вы хоть немного чувствуете стихи, эта особенность вас обрадует. Если же не чувствуете, то ощутите к ней почтение: она радовала Христа. Он любил её и употреблял».
Как интересно! Оказывается, если человек не развил в себе чувства поэзии, он много потерял в чувстве жизни. Льюис отмечал: Спаситель говорил поэтично. Это можно не заметить, но писатель приводил примеры: «Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф. 7: 2).
Для Христа стихи — естественны: «Просите, и дано будет вам, ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам» (Мф. 7: 7). Автор сделал потрясающий вывод: «Можете считать, что цель тут — практическая, учительная: Господь облекает Свои речения в такую ритмическую, напевную форму, что их просто невозможно забыть».
Но дальше Льюис делился новым открытием: «Тот, Кто замыслил Себе и нам на радость прекрасный, как стихи, мир, умалился до человеческой речи. И речь неизбежно стала подобна стихам. Ведь поэзия — малое воплощение: она даёт плоть невидимому и неслышимому доселе».
Открытия продолжались: писателю дано понять, что Пречистая Матерь Господа тоже чувствовала поэзию. Это очевидно, но мало кто замечает. Пресвятая Дева Мария пришла к праведной Елисавете, матери Иоанна Крестителя. В Евангелии сказано: «Когда Елисавета услышала приветствие Марии, взыграл младенец во чреве её, и Елисавета исполнилась Святого Духа, и воскликнула громким голосом, и сказала: благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего». (см. Лк. 1: 41—55).
Пречистая ответила стихами:
«Величит душа Моя Господа,
И возрадовался дух Мой о Боге, Спасе Моём…»
Эта молитва так и называется: «Песнь Богородицы». И поётся в Церкви на Богослужении — подобно псалмам.
ВЗГЛЯД ХРИСТИАНИНА
На псалмы Льюис, конечно же, смотрел как христианин. Но старался понять, какие чувства испытывали иудеи. Писателя смущали некоторые вещи, как смущают и нас, открывших псалмы впервые. Он писал: «Ветхозаветные люди, как и мы, представляли Господень суд в образе земного суда. Но мы, христиане, видим на скамье подсудимых себя самих, иудеи же видели там своих обидчиков, а себя считали истцами. Мы надеемся на оправдание, то есть хотим, чтобы суд был помилостивее; им нужно, чтобы суд судил строго».
Иудеи боялись неправды, для них Высший Судия — прежде всего Защитник. Льюис увидел подтверждение этому в притче Христа о неправедном судье (см.: Лк. 18: 1—5). Вдовица приходила и приходила к нему, ища защиты, но не могла попасть. Её трудность в этом: «Если ей удастся подать жалобу, она выиграет дело. Но никто не желает её слушать. Удивительно ли, что она хочет суда?»
А христианское понимание иное. Льюис выразил его точно и образно: «Нас, христиан, тревожит, если не пугает, совершенная чистота Того, с Кем Бог сравнит наши действия. Но мы знаем, что никто до этого не дотягивает, все грешны, и остаётся уповать на милость Божию и Христово искупление».
Духовные прозрения ветхозаветных людей о таком суде поражали Льюиса: «…не войди в суд с рабом Твоим, ибо не оправдается пред Тобою всяк живущий» (Пс. 142: 2).
НА СОВЕТЕ НЕЧЕСТИВЫХ
Псалтирь начинается словами: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешников не ста, и на седалище губителей не седе…» Человек блажен, если не идёт на сборище людей неверующих, восстающих против Бога, не становится на путь греха, не сидит вместе с губителями. Но мы живём среди подобных людей и сами такие же. Перед Причастием искренне говорим: я первый из грешников.
И всё-таки как быть с откровенными подлецами, которые утверждают себя и не сомневаются в своём превосходстве над другими? Это трудный вопрос — и Льюис его поставил: «Как нам вести себя с очень плохими людьми? Уточняю: с очень плохими людьми, у которых есть власть, богатство и апломб. Если это изгои и неудачники, если их подлость не окупилась, тогда каждый христианин знает, что делать. Пример нам — Христос… со взятой в прелюбодеянии…»
Писатель нашёл замечательно мудрый ответ: «…думаю, христианин должен всячески избегать грубых, жестоких, циничных, надменных людей. И не потому, что он для них слишком хорош, а потому, что слишком плох. Мы недостаточно хороши, чтобы справиться с соблазнами и проблемами, которые нас поджидают. Соблазн в том, что мы можем поддакнуть, одобрить этих людей словами, смехом, взглядом».
В подобных обществах мы «будем слушать, как подлость выдают за юмор, рассказывают не только похабные истории, а такие, которые не расскажешь, не злоупотребив доверием». Там будут всё высмеивать, «предавать людей, прикрываясь состраданием или остроумием» и так далее.
Как себя вести? Льюис пришёл к выводу: молчать, потому что это трудно. «Но и протестовать можно, — считал автор, — только не властно, а в нормальном споре. Нередко нас поддержит самый неожиданный человек, потом другой, пока не окажется, что почти все думали, как мы. Конечно, «те» могут переспорить, но я понял, что это не так уж важно. Иногда через много лет самый заядлый ваш противник вдруг переменит мнение, и окажется, что повлияли на него ваши слова».
С такого сборища можно уйти — в знак протеста: «потому что не сидеть с ними велит нам не святошество, а здравый смысл».
О ВЕСЁЛОМ
У Льюиса интересно всё. Но не обо всём можно рассказать в статье. Моя задача — обратить ваше внимание на книгу «Размышления о псалмах». Автор писал: «Пришла пора поговорить о вещах более весёлых. Если слово «весёлый» кажется вам неуместным, значит, вы особенно нуждаетесь в том, что псалмы могут дать больше любой другой книги. Мы знаем, что Давид плясал перед ковчегом. Плясал он так самозабвенно, что одна из его жён (которая была современней, но не лучше его) решила, что он ставит себя в смешное положение. Давид об этом не думал. Он радовался Господу. Тут мы вспомним, что иудаизм был одной из древних религий. Это значит, что внешне он больше походил на язычество, чем на нашу собранность, осторожность, почтительное внимание, которые связаны у нас со словом «религиозный». В одном смысле это отделяет его от нас. Мы бы не смогли присутствовать при древних обрядах. Все храмы на свете от прекрасного Парфенона до святого храма Соломонова были священными бойнями. Даже иудеи не могут к этому вернуться, они не строят храма и не возобновляют всесожжения».
Льюис смотрел на историю религии мудрым взглядом. Он тут же отмечал: «в храмах пахло кровью, пахло и жареным мясом. В них было не только страшно, в них было уютно и празднично».
Писатель больше всего любил в псалмах «именно то, из-за чего плясал Давид»: радость. И даже завидовал ей. Храм был местом радости. Там поклонялись Богу, там наслаждались красотой, стихами, музыкой. И «когда псалмопевец говорит, что видел Бога, это нередко означает, что он побывал в храме».
Льюис снова и снова повторял: «Я хочу обратить ваше внимание…
на ту радость, которой нам (во всяком случае мне) не хватает. Радость о Боге очень сильна в псалмах и связана… с храмом, сердцем иудаизма». И снова писатель делал открытие: «Псалмопевцам по сравнению с нами было почти не за что любить Бога. Они не знали, что Господь предлагает им вечное блаженство, не знали, что Он умрёт, чтобы это блаженство им дать. Но они так любят Его и тянутся к Нему, как лучшие из христиан или, может быть, христиане в лучшие минуты. Тяга древних к красоте Господней сильна, как физическая жажда. Без Него их души иссыхают, как земля без воды».
Чувства людей, уверен Льюис, были весёлыми и простыми: «Они радуются и торжествуют (см.: Пс. 9: 3), радостно поют Богу под тимпан, сладкозвучные гусли и псалтирь (см.: Пс. 80: 2—3). Но музыки им мало, им нужен шум. Им надо, чтобы всплёскивали руками все народы (см.: Пс. 48: 2), чтобы кимвалы были звучными и громогласными (см.: Пс. 150: 5), чтобы веселились многочисленные острова (см.: Пс. 96: 1)…»
Конечно, это невозможно и не нужно возрождать. На смену Ветхому Завету пришёл Новый: «христиане знают, как велика цена искупления наших душ. Христианская жизнь начинается смертью: мы крестимся в смерть Христову. Наш праздник невозможен без Его ломимого Тела и изливаемой Крови. В нашем Богослужении есть трагическая глубина (которой у иудеев не было). Наша радость должна быть такой, чтобы этому не противоречить. Но всё это не умаляет нашего долга псалмам… Мы находим там религиозный опыт, ставящий в центр Бога, видим, как человек просит у Бога только Его самого, только Его присутствия, радостного и ощутимого до предела».
А высшая радость, как понял Льюис, — хвалить Бога. Вот почему нам так нужно Ему верить, Его благодарить, приносить жертву хвалы.
БЕДА ПЕРЕВОДОВ
Удивительны афоризмы Льюиса: «Когда встречаешь трудность, надейся на открытие. Эта трудность стоит того, чтобы над ней подумать». Вот и мы немножко подумали над его книгой.
Порой писателя подводили переводы псалмов. Видимо, это беда всех народов. Когда мы с отцом Георгием Бреевым работали над толкованиями псалмов, батюшка предпочитал тексты на церковно-славянском языке.
Льюис писал: «мы натыкаемся на такие слова: Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, то есть я пирую, а они смотрят. Поэт не может, по-видимому, радоваться Божиим дарам, если эти гнусные враги их не увидят и не изойдут завистью и злобой».
На церковно-славянском языке стих звучит иначе: «Уготовал еси предо мною трапезу сопротив стужающим мне» (Пс. 22:5) Отец Георгий объяснял: «Ты приготовил мне трапезу против притеснителей моих. Какие таинственные слова! Что они значат?» И объяснял: «Назначение человека — вечность. А стужающие — это те, кто нам постоянно досаждает, не даёт свободу душе и мыслям, посылает наваждения, старается выбить из состояния духовного ведения, переживания близости Бога, Его святыни.
Порой наступают моменты, когда кажется: на нашем пути нет и не может быть никакого утешения — только испытания, страдания, брани. Но вдруг Бог всё меняет — и даёт изобилие сил, благодати, радости. Человек удивляется: откуда это? Так открывается потрясающее чувство внутреннего богатства — духовная трапеза: уготовал еси предо мною трапезу сопротив стужающим мне».
Это совсем другой взгляд на псалмы — человека с огромным духовным опытом. Но отец Георгий сказал:
— Хорошо Льюис пишет!
Ему был дорог взгляд этого автора — искреннего, неравнодушного. Книга Льюиса будит душу, мысли: «Быть может, именно потому, что учение Божие ускользает от нашего систематизирующего разума, мы вынуждены принять его всем нашим существом и понять, что мы не «изучаем предмет», но входим в отношения с Личностью, обретаем новое зрение и новое сердце, дышим новым воздухом и вместе с Богом, по Божии, стараемся восстановить в себе Его искажённый образ».
Наталия ГОЛДОВСКАЯ