Детективные истории об отце Брауне сочинил Гилберт Кит Честертон. Он так описывал своего героя:
«Священник этот был ничем не примечателен, даже фамилия у него была заурядная — Браун».
«…священник ничем не привлекал внимания: лицо у него было простое и маловыразительное».
«Им… показалось, что он возник из-под земли внезапно и бесшумно, как гриб. Да и сам он был вроде большого чёрного гриба: коротенький, приземистый и неуклюжий, в нахлобученной на лоб большой чёрной шляпе. Сходство было бы ещё полнее, если бы грибы имели обыкновение носить с собой потрёпанные бесформенные зонтики».
«…человек этот казался не больше чёрной точки. Точка постепенно увеличивалась, почти не меняя очертаний, — попросту говоря, она оставалась всё такой же чёрной и круглой. Чёрная сутана не была тут (в Испании) в диковинку, но сутана приезжего выглядела как-то особенно буднично и в то же время приветливо по сравнению с одеждами местного духовенства, изобличая в новоприбывшем жителя Британских островов. В руках он держал короткий пухлый зонтик с тяжёлым круглым набалдашником…»
Но этот «невзрачный, запылившийся католический священник» скрывал в себе нечто, вызывавшее удивление.
ВЕСЁЛЫЙ ТОЛСТЯК
Отец Браун и писатель Гилберт Кит Честертон были противоположностями: персонаж — невзрачный, автор — с яркой внешностью и выразительными усами. Герой — маленького роста, писатель — 192 сантиметра. Правда, оба — толстяки. Про вес отца Брауна ничего не известно, вес автора детективов — 130 килограммов.
Однажды состоялся такой диалог между двумя известными писателями. Честертон сказал, оценивая тощую фигуру Бернарда Шоу:
— Глядя на вас, можно подумать, что Англия голодает.
Шоу парировал:
— Похоже, голодает она из-за вас.
Жил Честертон в конце XIX—первой трети XX века. Тогда в английском королевстве никого не смели бы назвать королём, кроме настоящего его величества. Но сейчас говорили бы: Честертон — король парадоксов. Парадокс — понятие, пришедшее к нам из греческого языка и обозначающее то, что кажется неожиданным, странным.
Про писателя рассказывали множество весёлых историй. Он часто забывал, куда направляется, и посылал телеграммы жене: «Куда я иду?» Она отвечала: «Домой».
Как бы ни был Честертон рассеян, он мудро построил свою жизнь. Женился в молодости на умной, талантливой девушке Фрэнсис Блогг — поэтессе, драматурге, композиторе. Купил уютный дом. Живая вера в Бога давала свет его разуму. Книги Честертона наполнены этим светом и утверждением христианства.
Писатель состоял в англиканской церкви — протестантской, отделившейся от католичества. Жаль, что он не встретился с православием. Но в протестантизме не остался. В 48 лет перешёл в католичество. Этому способствовал приходской священник Джон О`Коннор. Современники считали его прообразом отца Брауна.
Честертон прожил 62 года, умер в 1936 году. Он автор восьмидесяти книг. Это очень много. Супруга всего на два года пережила его.
ПАРАДОКСЫ
В рассказах Честертона часто звучат неожиданные ответы на будничные вопросы. Вот речь заходит о социалистах. Юная девушка забывает это слово и восклицает:
— Как называют человека, который готов обниматься с трубочистом?!
— Святым, — отвечает отец Браун.
Другой случай. Отца Брауна везут в неприступный особняк американского миллионера. Спутник спрашивает священника:
— Надеюсь, ваши принципы не препятствуют вам посещать современных императоров вроде Мертона?
— Никоим образом, — невозмутимо отозвался отец Браун. — Мой долг — навещать узников и всех несчастных, томящихся в заключении.
С точки зрения здоровой логики, человек, заперший себя в неприступном замке-крепости, действительно узник. Но когда такие вещи называют своими именами, это звучит парадоксально и весело.
Мы читаем книги — и общаемся с их автором. Он присутствует рядом с нами. В книгах Честертона слышится смех. В них рядом с трагедией живёт радость.
Замечания писателя удивляют — и дарят открытия. Честертон говорит по поводу одного персонажа: «С нескрываемым и потому обезоруживающим тщеславием он высоко поднял футляр». А ведь так оно и есть: скрытое тщеславие всегда противно, а нескрываемое — обезоруживает.
Прочитайте несколько изречений Честертона.
«…колоннада, которая шла по всему переднему фасаду, отличалась несколько пострадавшей от непогоды величественностью…»
«Сравнить его (человека) можно было бы лишь с упорядоченным смерчем».
«Теперь в нём всё ликовало, как море в час полного прилива».
«Не прошло и недели, а грозовые тучи катастрофы снова нависли над замком и затмили солнце здравомыслия».
«Мы действительно столкнулись с чем-то страшным, с самым страшным из всего, что я знаю, — с глупостью».
СВЕТЛЫЙ РАЗУМ ВЕРУЮЩЕГО ЧЕЛОВЕКА
Честертон писал детективы в первой трети ХХ века. Они занятны, увлекательны. Отличает их одно: самые запутанные преступления распутывает священник.
От отца Брауна ждут мистики. Но он всегда видит: преступление совершается «человеческой волей, которую Господь Бог сделал свободной».
Один из персонажей говорит священнику:
— Вот уж не думал, сэр,.. что вы отвергаете мистические истолкования.
— Наоборот, — кротко помаргивая, отозвался Браун.
И тут же объяснил:
— Любой самозванный адвокат способен ввести меня в заблуждение, но вас ему не обмануть, вы ведь сами адвокат. Каждый дурак, нарядившийся индейцем, может убедить меня, что он-то и есть истинный и неподдельный Гайавата, но мистер Крейг в одну секунду разоблачит его. Любой мошенник может мне внушить, что знает всё об авиации, но он не проведёт капитана Уэйна… Из-за того, что я немного разбираюсь в мистике, меня не могут одурачить дилетанты. Истинные мистики не прячут тайн, а открывают их. Они ничего не оставят в тени, а тайна так и останется тайной. Зато мистику-дилетанту не обойтись без покрова таинственности, сняв который, находишь нечто вполне тривиальное.
Христианин, укоренённый в вере, смотрит на мир не плоско, а объёмно. Взгляд отца Брауна именно такой. Его окружают люди духовно безграмотные — причём, чудовищно. С начала прошлого века эта безграмотность сохранилась и приумножилась. А там, где нет веры, пышно расцветает суеверие. И герой книги точно говорит об этом:
— Вы все клялись, что вы твердокаменные материалисты, а в сущности говоря, вы все балансируете на грани веры: вы готовы поверить почти во что угодно. В наше время тысячи людей балансируют так, но находиться постоянно на этой острой грани очень неудобно. Вы не обретаете покоя, пока во что-нибудь не уверуете. Потому-то мистер Вэндем прошёлся по всем религиям частым гребнем, мистер Олбойн прибегает к Священному Писанию, строя свою новую религию, а мистер Феннер ворчит на Того Самого Бога, Которого отрицает. Вот в этом-то и есть ваша двойственность.
Суеверие — вера в пустое. Отец Браун, как любой христианин, не принимает веры в злой рок или в науку:
— Признаюсь, я не вижу, чем ваше научное суеверие лучше суеверия мистического… Оба они превращают человека в паралитика, неспособного пошевельнуть пальцем, чтобы позаботиться о своей жизни и душе.
— Я говорил, что верю в дневной свет… И я не намерен выбирать между двумя подземными ходами суеверия — оба они ведут во мрак.
И превращают людей в рабов.
Один из персонажей неуверенно предполагает, что дело отца Брауна — молиться за всех, даже за злодеев.
— Да, — подтвердил отец Браун, — моё дело молиться за всех…
ПРЕСТУПНИК РАСКАЯЛСЯ
В рассказах Честертона есть ещё один герой, которого можно назвать постоянным. Фламбо — вор. Причём вор умный, образованный, чувствующий красоту. Изобретательный и ловкий.
«Моё самое красивое преступление, — любил рассказывать Фламбо в годы своей добродетельной старости, — было также, по странному стечению обстоятельств, моим последним преступлением. Я совершил его на Рождество. Как настоящий артист своего дела, я старался, чтобы преступление гармонировало с определённым временем года или с пейзажем, и подыскивал для него, словно для скульптурной группы, подходящий сад или обрыв».
В рассказе «Летучие звёзды» Фламбо обставил преступление в духе Диккенса: старинный дом — с полукруглым подъездом, на воротах — громкое имя владельца, в саду — араукария. Вор-артист признавался: «Ей Богу, я тогда очень смело и литературно воспроизвёл диккеновский стиль. Даже жалко, что в тот самый вечер я раскаялся и решил покончить с прежней жизнью».
Честертон назвал эту историю непостижимой. Фламбо удалось украсть три знаменитых бриллианта. Они-то и назывались «летучими звёздами». После кражи вор уходил неспешно и красиво: «всё дальше и дальше в глубь сада, наполненного тишиной и лунным светом. …он удалялся, танцуя в лунном сиянии».
Никто не догадывался, что бриллианты пропали. Но кража тут же обнаружилась. Отец Браун поспешил в сад за вором и догнал его, когда тот был на дереве и готовился перепрыгнуть через забор.
— Да, лучше этого вам никогда ничего не придумать, — сказал священник. — А сейчас, кстати говоря, вы можете отдать мне эти бриллианты.
Дальше отец Браун произнёс речь:
— Я хочу, чтобы вы их отдали, Фламбо, и я хочу, чтобы вы покончили с такой жизнью. У вас ещё есть молодость, и честь, и юмор, но при вашей профессии надолго их недостанет. Можно держаться на одном и том же уровне добра, но никому никогда не удавалось удержаться на одном уровне зла. Этот путь ведёт под гору. Добрый человек пьёт и становится жёстким; правдивый человек убивает и потом должен лгать. Много я знавал людей, которые начинали, как вы, благородными разбойниками, весёлыми грабителями богатых и кончали в мерзости и грязи.
Отец Браун приводил пример за примером. Фламбо слушал молча. А священник продолжал:
— Вы уже сделали первые шаги под гору. Раньше вы хвастались, что никогда не поступаете низко, но сегодня вы совершили низкий поступок. Из-за вас подозрение пало на честного юношу, против которого и без того настроены все эти люди. Вы разлучаете его с девушкой, которую он любит и которая любит его. Но вы ещё не такие низости совершите, прежде чем умереть.
Дальше случилось то, на что надеялся отец Браун: «Три сверкающих бриллианта упали с дерева на землю».
Фламбо — значит «факел». Как настоящий революционер, он боролся с несовершенствами мира под высоким псевдонимом. Но затем вернулся к своему настоящему имени и стал частным детективом. Подружился с отцом Брауном. Встретил красавицу-испанку, влюбился, женился, и жизнь его благополучно протекла в старинном испанском замке, среди большой семьи.
ТАЙНА ОТЦА БРАУНА
Отец Браун навестил Фламбо в Испании. Они сидели вечером во дворике под навесом. После заката в горах становилось холодно. Топилась печка, согревала гостя и хозяина. «В полумраке смутно вырисовывались широкие плечи и большие, как сабли, усы Фламбо, который то и дело поднимался, цедил из бочки тёмное вино и разливал в бокалы. Священник, склонившийся над печкой, казался совсем маленьким в его тени».
Был тут ещё один гость — американец. Ему очень хотелось выведать, как отец Браун раскрывает преступления. Священник долго отмалчивался, но потом открыл свою тайну:
— Понимаете, всех этих людей убил я сам.
Присутствующие замерли. Но отец Браун объяснил:
— Это такое духовное упражнение, что лучше бы мне о нём не рассказывать.
И добавил:
— Я не изучаю человека снаружи. Я пытаюсь проникнуть внутрь. Это гораздо больше, правда? Я внутри человека, поселяюсь в нём. У меня его руки, его ноги, но я жду до тех пор, пока не начну думать его думы, терзаться его страстями, пылать его ненавистью, покуда не взгляну на мир его налитыми кровью глазами и не найду, как он, самого короткого и прямого пути к луже крови. Я жду, пока не стану убийцей.
Действительно, это крайне опасное духовное упражнение. Протоиерей Георгий Бреев говорил: впустить зло в душу — легко, но избавиться от него потом — очень трудно. Может, поэтому среди православных священников нет сыщиков: душу надо беречь.
Но читать детективы Честертона приятно и полезно. Хорошо смотреть на жизнь с христианской позиции. Особенно с помощью талантливого и весёлого писателя.
Наталия ГОЛДОВСКАЯ