Мы продолжаем публиковать отрывки из новой книги Наталии Голдовской «А поговорить?..», где рассказывается о встречах и открытиях на пути в вере (начало в № 7 за 2018 год).
ЗНАКОМСТВО ПО КНИГЕ
Увидела книгу воспоминаний Анатолия Борисовича Свенцицкого. Меня заинтересовала фамилия: у Пастернака в романе «Доктор Живаго» одна глава называется «Ёлка у Свентицких». Всего одна буква изменена. Значит, это была знаменитая рождественская ёлка.
Прочитала книжку. Свенцицкий родился в 1921 году в верующей семье — и никогда не терял веры. В его воспоминаниях — целая эпоха. Связь времён. Конечно, мне захотелось пообщаться с автором. И я почти не удивилась, когда на каком-то ближайшем мероприятии мне указали на высокого седого человека:
— Вы его знаете? Это Свенцицкий.
Оставалось только подойти к нему и договориться об интервью. Анатолий Борисович откликнулся охотно. Сказал неожиданно весело:
— Но только я ложусь в больницу! Приезжайте ко мне туда.
Через пару дней я стояла в больничном вестибюле. И вдруг увидела своего соседа по даче — молодого врача:
— Алёша, здравствуйте!
Он смотрел на меня настороженно:
— Вообще-то меня действительно зовут Алексей. А вы кто?
Вот это да! Называю своё имя. Пароли. Явки. Не узнаёт! Неужели мы так меняемся на природе?
— Ну хоть помогите мне найти Свенцицкого, — прошу безнадёжно. — Я к нему.
И ведь помог! С Анатолием Борисовичем мы вышли в больничный садик и зашагали по дорожке. Диктофон я, конечно, включила.
«ВСЁ ТВОЁ СЧАСТЬЕ В МОСКВЕ…»
Маленький мальчик гулял с мамой по Арбату.
— Какой красивый храм! — сказала мама.
— Нет, — ответил трёхлетний малыш.— Вот красивый!
И указал на церковь Успения Пресвятой Богородицы на Могильцах. Внешне она напоминала костёл. И то ли сказались польские корни, то ли предчувствовал крошечный человек, что его жизнь будет связана с этим храмом. Пройдёт много лет, и заслуженный артист России Анатолий Борисович Свенцицкий станет тут старостой, будет почти десять лет бороться за возвращение здания Церкви.
В декабре 2001 года, в день памяти святителя Спиридона, там прошло первое Богослужение. А в конце апреля Анатолию Борисовичу исполнилось 80 лет. Но он как-то благополучно упустил из вида эту дату:
— Раньше больше праздновали именины! — объяснил мне. — Ну, может быть, осенью отметим…
Ему и правда — недосуг. Он выступает с сольными поэтическими концертами, пишет ещё одну книгу воспоминаний. В храме дел полно. Анатолия Борисовича приглашают на разные встречи. Ждут от него рассказов о том, как жили раньше верующие.
БЫЛОЕ
У него богатейшая родословная: графы, дворяне. Дед и отец — юристы, присяжные поверенные. Бабушка по отцовской линии тоже начинала в этой профессии.
— Но царь Николай II увидел её — и издал указ, запрещающий женщинам подобное служение, — смеётся Анатолий Борисович. — Уж очень красивой она была.
Революция 1917-го года лишила семью всех проблем с нажитым капиталом. Вместе со слугами сидели в одной комнате — в холоде и голоде. И тут к отцу зашёл знакомый большевик:
— Иди складом заведовать, комиссаром тебя сделаем.
— Да вы ж меня расстреляете!
— Ну, ты подумай!
Что тут было думать? Жить надо. И превратился юрист в начсклада. Первое время ходил молча, приглядывался. А у народа с перепугу сложилось мнение: уж больно строг! И, надо сказать, в складском деле Борис Павлович преуспел, как и в юриспруденции: стал профессором Плехановского института, написал немало научных трудов.
ВОСПИТАНИЕ
— Папа меня интересно воспитывал, — вспоминает Анатолий Борисович.— Я в детстве очень любил сыр. Он меня звал Вороной. И вот вечером положит мне на столик возле кроватки кусок сыру и говорит: «Толенька, ты на ночь не ешь, съешь утром. А если сейчас съешь, значит, ты не мальчик, а киска!»
И у ребёнка развивалась сила воли, которая ему потом в жизни очень помогала.
Однажды родители взяли Толю с собой в гости и строго-настрого приказали весь вечер вести себя тихо, есть, что подают. Посадили ребёнка за отдельный маленький столик, а сами за большим столом увлеклись ужином и разговорами. Стали собираться домой — и вдруг Толенька разрыдался во весь голос. О нём забыли. Он был голодный. Но всё вытерпел.
Когда ему было лет десять, ночью раздался звонок в дверь. Пришли арестовывать отца. Мальчик обхватил его ноги, кричал, просил оставить ему папу:
— Лучше маму заберите!
Она потом всю жизнь этому удивлялась. Анатолий Борисович — тоже. Но умел посмеяться над собой.
Крестил Толю дядя — протоиерей Валентин Свенцицкий. Это был человек выдающийся: прекрасный писатель — сначала светский, а после принятия сана — церковный.
Отец Валентин — духовное чадо преподобного Анатолия Оптинского (Потапова). Вероятно, племяннику дали его имя. Тогда в святцах значилось несколько Анатолиев: мученик, преподобный, патриарх.
— Дядя Валя выбрал мне в покровители патриарха Константинопольского,— смеётся Анатолий Борисович.— И вообще мне прочили архиерейское будущее. Но я сан не принял. Мне нравилось проповедовать. Разве тогда это было можно? А где-нибудь на кладбище служить я не хотел.
Вопрос, кем быть, по существу перед ним не стоял. Юристом? Но какие юристы в конце 1930-х годов? Оставалось одно — идти в актёры.
ЛЕКАРСТВО ОТ УНЫНИЯ
Анатолий Борисович поступил в театральное училище. Художественный руководитель Малого театра Константин Александрович Зубов очень любил талантливого студента и тоже интересно воспитывал.
— На втором курсе я как-то стою у окна, а он идёт по коридору: «Толь, что это у тебя такой грустный вид?» — «Настроение, Константин Александрович, грустно-лирическое». — «В 19 лет не может быть плохого настроения! Знаешь что? Вот тебе задание. Ты завтра утром на занятия не приходи, а к одиннадцати часам (только не опаздывай!) поедешь на Ваганьковское кладбище. И сразу — в храм. Сорок пять минут там находишься — и сразу на Ваганьковский рынок. Все свои ощущения мне потом доложишь!»
— Я, конечно, в одиннадцать приехал на кладбище, — вспоминает Анатолий Борисович. — Вошёл в храм. Там стоят семнадцать гробов. Плач, скрежет зубовный. Выходит всклокоченный обновленческий священник. Такие у них батюшки были, что, если вечерком в переулке встретишь, испугаешься. Я простоял отпевание. Потом выхожу — и сразу на рынок. А день был довольно пасмурный. Вдруг солнышко вышло. И мной овладела такая радость жизни! Я был готов каждую продавщицу лобызать.
На другой день художественный руководитель спросил:
— Ну как? Побывал?
— Побывал,— сказал Свенцицкий.
— Будет плохое настроение — повтори!
Но он не повторял. С тех пор с ним никогда не случалось приступов уныния.
ВОЙНА
В двадцать лет Свенцицкий ухаживал за красавицей полячкой. 21 июня ехал с ней в метро, и она сказала:
— Говорят, война будет…
— Что ты! — авторитетно возразил юноша.— У нас ведь договор с Германией!
А наутро папа ушёл в магазин — он сам закупал продукты для семьи. Возвращается:
— Что вы спите? Война!
Анатолий Борисович тоже считается её участником — как вольнонаёмный. Артистов «императорских» театров — Большого, Малого, МХАТа — в армию не призывали. Даже не «уплотняли»: они жили в своих многокомнатных квартирах с царских времён.
Вместе с фронтовым филиалом Малого театра Анатолий Борисович ездил выступать на фронт. Сначала — в Химки. Там уже лежали трупы. Потом — даже под Минск.
— Впечатление было страшное, — вспоминает он. — Конечно, одно дело — идти в бой на смерть, а работать во фронтовом филиале Малого театра — совсем другое. Но выступать перед ранеными очень тяжело. Особенно в челюстных госпиталях. Ты, полный сил, выходишь на сцену, а перед тобой сидят молодые люди без лиц, под марлевыми повязками!
ЖЕНИТЬБА
В 1947 году Анатолий Борисович женился на Ирине Васильевне Костровой. Тоже актрисе. Константин Александрович Зубов решил и её взять в Малый театр.
— Бесполезно! — заявил Свенцицкий.
— Почему?
— Анкетные данные! Отец считается белогвардейцем.
— Да, долго ты искал! — саркастически сказал Зубов.— И наконец нашё-о-ол! Только не расписывайтесь!
За брак с дочерью белогвардейского офицера можно было попасть в места весьма отдалённые. Они венчались, а зарегистрировались уже много лет спустя.
По натуре своей Анатолий Борисович — гастролёр, премьер. Он много ездил. Всю страну повидал. Переиграл самые интересные главные роли. В 1957 году у него появилось желание перейти в Александринский театр в Ленинграде.
— Я безумно хотел в Питер,— рассказывает. — Город мне нравился. Александринский театр — ещё помпезнее Малого. Я любил такое. Приехал туда. Вечером после спектакля вернулся к себе в гостиницу — и даже не успел заснуть. Вижу: кто-то волосами склоняется к моему лицу и рыдает. Мне кажется, что это Богородица. Говорит: «Всё твоё счастье — в Москве. Ты сюда переезжать не должен. По какой улице ты первый раз шёл?» — «По Владимирской». — «Там есть храм, сейчас осквернённый. Со временем откроется». И исчезла.
Утром Анатолий Борисович отправился в Никольский собор. Было 8 сентября — день Сретения Владимирской иконы Божией Матери. А он не знал, что эта икона — покровительница Москвы. И стоит она на аналое в центре храма. А хор поёт: «Днесь светло красуется славнейший град Москва…»
Пришёл Анатолий Борисович в театр, там говорят: надо подождать вакансии. И он вернулся домой — к счастью, которое его здесь ожидало.
СОЛИСТ
Как-то на сцене он опустился на колени — и не смог встать. Так проявила себя болезнь ног, которая осталась с ним на всю жизнь. Что было делать? Свенцицкий ушёл из Малого театра — в Москонцерт. Стал выступать с сольными поэтическими программами. И супругу за собой повёл.
Читать стихи он мог бесконечно. Его концерты никогда не бывали короче двух часов. И зрители не шушукались, не расходились. Слушали, затаив дыхание.
Однажды с друзьями и женой Анатолий Борисович был за городом. Гуляли по лесу. И вдруг ему стало плохо. Друзья уложили Свенцицкого на поваленное дерево, а сами кинулись в деревню вызывать «скорую помощь». Возвращаются. Анатолий Борисович лежит и читает стихи. Он уже забыл, что ему было плохо.
Как-то Свенцицкому делали операцию на ноге. Ирина Васильевна была в больнице, очень волновалась, молилась. Открылась дверь операционной. Медики со счастливыми лицами вывезли на каталке Анатолия Борисовича.
— Чему вы радуетесь? — удивилась Ирина Васильевна.
— Никогда у нас не было такой операции. Больной всё время читал стихи.
СТАРОСТА
Анатолию Борисовичу было лет семьдесят, когда он тяжело заболел воспалением лёгких. Надежд на выздоровление не было. А в детстве он видел патриарха Тихона. И вот в больнице является ему святой патриарх, говорит:
— Ты не умрёшь. Тебе ещё надо сделать главное дело твоей жизни.
К удивлению врачей, Свенцицкий пошёл на поправку. И вскоре стал заниматься этим главным делом — возвращением Церкви храма Успения Божией Матери на Могильцах. Здание почему-то числилось снесённым.
— Что-то тёмное делалось в нём в советские годы. Теперь это кажется сном: то ли было, то ли не было? — улыбается Анатолий Борисович.
Ему звонили, угрожали, что убьют. Ирина Васильевна боялась, плакала, вставала перед ним на колени:
— Толюша, оставь это дело!
Но он говорил:
— Как?! Я не восстановлю храм своего детства? Пусть убивают.
Наконец состоялось первое Богослужение. И Анатолию Борисовичу приснился священник отец Феодор, который был последним настоятелем прихода.
— Как я рад вас видеть здесь! — воскликнул во сне Свенцицкий.
— А я отсюда никогда не уходил, — прозвучало в ответ.
Удивительные слова! Они неразрывно связывают нас с вечностью и вечность — с нами.
Храм Успения Божией Матери на Могильцах — ровесник Пушкина: построен в 1799 году. Раннюю историю храма в прошлом веке написал отец Феодор. А новую — пишет Свенцицкий.
ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Новые люди пришли сейчас в Церковь. Мы не знаем традиций. Всё начинаем сначала. И Анатолий Борисович рассказывает:
— Раньше в центральных московских храмах никого в платочках не было. Арбатские дамы ходили на богослужения в шляпках. А теперь не всякий настоятель в шляпке пустит.
И от души хохочет. Что делать? Бабушки, которые в советские годы сохранили для нас хоть какую-то традицию, пришли в основном из деревень. И принесли в Москву свои обычаи и одежды.
— И меня тут как-то за руку поймали, — улыбается Анатолий Борисович.— Привязалась тётка какая-то: не так крестишься! Пошёл к духовному отцу. Он говорит: «А ну, перекрестись!» Я перекрестился. «Правильно ты всё делаешь».
Ну, если уж Свенцицкому терпеть приходится!..
…Мы шагали и шагали по дорожкам больничного сада. Вдруг Анатолий Борисович остановился:
— У нас большая разница в возрасте, но я предлагаю вам дружбу.
Вот как Бог посылает людям друзей!
Осенью мы отметили юбилей Свенцицкого. Он устроил большой творческий вечер в Центральном доме работников искусств. Анатолий Борисович читал стихи. Трогательно и нежно подарила цветы супругу Ирина Васильевна Кострова.
В СЕМЬЕ СВЯЩЕННИКА — БАБУШКА «РЕВОЛЮЦИЯ»
Анатолий Борисович прекрасно помнил своего дядю протоиерея Валентина Свенцицкого. Отец Валентин учил племянника:
— Жить надо по правде и совести. А главное — стоять на своих убеждениях.
И добавлял, глядя на советскую действительность:
— Совесть у вас будет растяжимая…
В самом начале ХХ века он издавал журнал вместе с Валерием Брюсовым. Дружил с Андреем Белым. Много путешествовал, писал, печатался.
В 1917 году принял сан. Рукополагал отца Валентина митрополит Вениамин (Казанский), будущий священномученик. Происходило это в Петербурге, в Свято-Иоанновском монастыре. Возле мощей святого праведного Иоанна Кронштадтского.
Дальше была служба военным священником в добровольческой армии. Когда армия покинула Россию, отец Валентин вернулся в Москву. Формального повода жить здесь у него не было. И 1 апреля 1921 года он поступил в Московский университет, который в своё время не окончил. В 40 лет — на первый курс факультета общественных наук.
Революция, гражданская война резко прошлись по судьбам людей. В одной семье были красные и белые, верующие и атеисты. И ничего, уживались.
Супруга отца Валентина — родом из Сухуми. Дочка священника.
— А маму её у нас звали бабушка Революция, — рассказывал Анатолий Борисович. — За помощь большевикам в Сухуми она была награждена орденом Красного Знамени. Ей дали хороший паёк, а муж-священник даже не имел продовольственных карточек.
Аресты и ссылки выпали на долю духовенства 20-х годов. Отца Валентина сослали в Среднюю Азию. Там он тяжело заболел. Требовалась операция. И родственники хлопотали за него.
Дошли до Смидовича, занимавшего очень высокий пост в коммунистической партии.
— Удивительно, но он разрешил привезти отца Валентина в Москву, — вспоминал Анатолий Борисович. — Тётя так этому обрадовалась, что спросила: «А может, вы позволите ему какое-то время пожить в Подмосковье, восстановить силы?» Тогда Смидович, глядя на неё стальными глазами, медленно разорвал разрешение. Это был смертный приговор.
Священник скончался 20 октября 1931 года в деревушке недалеко от Тайшета. По непонятным причинам его разрешили похоронить в Москве. Два месяца гроб с телом везли в столицу. Прибыл он шестого ноября, в связи с революционными праздниками родственникам выдан восьмого.
Когда гроб вскрыли, тело отца Валентина оказалось нетленным. Даже ногти на руках — розовые.
Книги священника стали издавать в 1990-х годах. Их читают и перечитывают. Ими вдохновляются. По ним учатся. Хранят благодарную память об авторе.